Анатолий Ковалев - Потерявшая сердце
— А все-таки, кто на это логово навел? — не унимался тот.
— Во сне ты мне приснился, в этом самом кабаке, — сохраняя прежний шутовской тон, ухмыльнулся Кистень. — Ну да хватит трепаться, я пришел по делу. Поговорить с тобой надо, с глазу на глаз.
Многое рвалось с языка у Иллариона, когда они остались наедине. Он когда-то считал Касьяныча товарищем, а тот обошелся с ним по-свински, оставил подыхать одного в лесу. Но как раз этой больной темы пристав решил вовсе не касаться, а сразу же выложил план, придуманный Савельевым.
— Тут на острове есть одна занятная квартирка. Хозяйка на днях уехала на дачу, оставила старика-лакея присматривать. В доме полно драгоценностей.
— Откуда ты это знаешь? — недоверчиво спросил Касьяныч.
— Пронюхал, — скупо бросил Кистень.
— Одного нюха тут мало. Я буду рисковать людьми, а вдруг там окажутся безделушки…
— Ты будешь очень сильно рисковать людьми, братец, потому что дом находится рядом с управой. Именно поэтому я и пришел к тебе, иначе сделал бы дело в одиночку.
— Рядом с управой? — вытаращил глаза Касьяныч. — Ты в своем уме, нет?
— И брать квартирку надо завтра ночью, — невозмутимо продолжал Илларион. — Старик-лакей сказывал, что на днях из провинции должны приехать родственники хозяйки.
— Нет, Кистень, мне это дело вовсе не нравится. Мы даже не успеем подготовиться как следует…
— Зато ты в одночасье набьешь карман, сможешь бросить шайку, в общество войдешь, на богатой невесте женишься! — заманивал его Колошин. Он знал, на каких струнах надо сыграть для разоренного помещика, который не мог не сознавать всей степени своего падения.
— Иди ты! — верил и не верил ему Касьяныч. — Не может быть, чтобы здесь, в Гавани, были такие богатые квартиры!
— Есть квартиры и побогаче, да те охраняются, как смерть Кощеева, а эта почти безнадзорная. Но, если ты мне не веришь, я найду другого напарника.
С этими словами Илларион встал и сделал вид, что хочет уйти. Касьяныч его остановил:
— Погоди, Кистень, не обижайся! На такое дело вдруг не решишься… А все-таки заманчиво, черт его дери!
На следующую ночь он дал Иллариону пятерых парней в подмогу. Они забрались в квартиру Савельева и были тут же схвачены полицейскими. В тот же час, не дав бандитам времени что-то заподозрить, старший полицмейстер со своими подчиненными окружил «Нептун» и арестовал остальных во главе с Касьянычем. Также взяли под арест хозяина кабака и двух проституток. Все они были направлены в Васильевскую тюрьму.
Частный пристав Колошин сам вызвался сопровождать в тюрьму главаря шайки.
— Что приуныл, Елизар Касьянович? — насмешливо обратился он к атаману, когда карета тронулась в путь. — Смотри, какие почести тебе — в отдельном экипаже везут.
— Ох, и паскуда же ты, Кистень! — угрюмо отозвался тот. — Быстрехонько из волка переделался в легавую собаку. Оборотень, право слово!
— Не знаю, как на этот счет у оборотней, но бросать в лесу раненого товарища — точно не по-людски, — парировал Илларион, сворачивая пахитоску. За недолгое время пребывания в Петербурге он пристрастился к курению, за что был уже не раз руган старшим полицмейстером. — Когда весь обгорелый, истекая кровью, я полз по тяжелому талому снегу и выл от боли, тогда и поклялся отомстить тебе за мои муки.
— Дурак! — в сердцах сплюнул Касьяныч. — Братцы-разбойнички хотели тебя пристрелить, чтобы не мучился. Да я им не дал, сказал: «Если выползет сам с того света, будет жить долго, а нет — на то воля Божья…» Взять с собой я тебя никак не мог. Ты в седле бы не усидел, да и лошадей на всех не хватало. Кое-кто из наших пешком в столицу пошел, да так и не дошел… Что ж, в беде каждый сам за себя!
Илларион ничего на это не ответил, только пыхнул ему в лицо пахитоской.
Начальник Васильевского острога с первого взгляда показался Колошину слишком мягким для такой службы. Лицо у него было тонкое, благородное, взгляд небесно-голубых глаз чистый, даже сияющий. Добавить к этому золотистые бакенбарды и усы, вечную улыбку на устах — получится картинка с бонбоньерки, а не тюремщик! Между тем Илларион знал от старожилов этих мест, что Леонтий Генрихович Розенгейм, крещенный в православие немецкий еврей, отличался жестокосердием по отношению к заключенным и был весьма требователен к подчиненным. Пока тюремный секретарь записывал вновь прибывших арестантов, Розенгейм подходил к каждому и вглядывался в их лица, словно художник, подбирающий натурщика для картины. Когда очередь дошла до девиц, улыбка исчезла с лица златокудрого тюремщика.
— Господин пристав, — подозвал он Иллариона, — будьте так любезны, сводите этих девиц для начала в лазарет. Их надо показать доктору Пастухову. А то, знаете, у них всякое бывает… — Он замялся, как бы давая понять, что об этом неприлично говорить в благородном обществе, а потом все-таки пояснил: — Ладно, если сифилис или чахотка — мы к этому уже привыкли. А ведь может быть и черная оспа!
Илларион повел девиц к доктору. Он вошел в кабинет без стука, за что был тут же отчитан седовласым старичком в синих очках.
— Здесь не казарма, черт возьми! — махал на него кулаками доктор. — У меня пациентка, может быть, в неглиже…
У доктора действительно в это время была пациентка. Она сидела на стуле, правда, не в неглиже, а в простеньком ситцевом платьице. Стоило Колошину бросить на нее взгляд, как в тот же миг кровь прилила к его лицу, бешеные молоточки заколотили в висках. То была Елена Мещерская! Она выглядела больной и усталой, ее очень изменили сильная худоба и черные круги под глазами.
Неловко извинившись, Илларион ретировался в коридор. Девицы в открытую посмеивались над ним, но ему было не до них. Он стоял, обливаясь потом и тяжело дыша. Мысли разбегались в разные стороны, как травленые тараканы: «Белозерский сумел-таки засадить ее в тюрьму… Что делать? Если я скажу Савельеву, он вытащит ее отсюда. Пойдет к министру, бросится в ноги… А она расскажет ему, как я хотел ее зарезать. Тогда…» О последствиях страшно было думать. Больше всего в этот миг пристав не хотел расставаться со своей должностью и боялся потерять расположение Савельева.
Илларион твердо решил молчать.
Глава двенадцатая
Каких друзей можно найти, сидя в тюрьме, а каких — потерять. — Испорченная шахматная партия и крайне неудачное свидание
Елена тоже узнала Иллариона, хотя он явился перед нею без бороды и в мундире. Однако эта встреча не произвела на девушку никакого впечатления. «Если он пробрался в тюрьму, чтобы зарезать меня, это даже к лучшему, — решила она. — Наконец, закончатся мои мучения!»
