Энтони Ричес - Твердыня тысячи копий
Ворота под напором полусотни тунгров, что навалились на них всем весом, охотно распахнулись, и дворик затопила волна неистовых вояк, которые жаждали только одного: резать все живое. За ними остался лежать с десяток убитых или просто оглушенных ауксилиев, на которых валились камни с верхней площадки защитного тына. Юлий орал на любого, кто попадался на глаза, приказывая мигом обшарить прилегающие строения и тащить все, что сгодится для возведения баррикады против неизбежной контратаки. Лишь бы придержать варваров, не подпустить их обратно к воротам, пока не подоспеют основные силы отряда, после чего бой превратится в избиение.
Появился Кадир, со стрелой, наложенной на тетиву. Он пролаял какую-то команду хамианцам, на ходу выбирая цель, и через миг железный наконечник впился под ребра одного из ратников наверху. Марк размашисто шагнул к воротам, чтобы забрать оба своих меча, а тем временем лучники уже успели обработать верхнюю площадку тына, оставив на ней полдюжины мертвых и умирающих сельговов. Дворик тоже был теперь завален убитыми. С флангов, в тенях строений просматривались чьи-то суетливые фигуры, но никто из варваров не решался лезть под стрелы хамианцев. Услышав, как его окликают, молодой сотник отвернулся от ворот и увидел, что Юлий показывает мечом на две узенькие тропы, которые вели от тына вверх к цитадели.
– Марк! Сейчас вся свора посыплется оттуда на нашу голову! А у нас даже щитов нет! Готовь «чеснок» и строй людей на защиту ворот!
Центурион скупо кивнул и стал озираться в поисках тессерария.
– Циклоп! Где наш «чеснок»?
Одноглазый ветеран ткнул рукой в сторону пары ауксилиев, что стояли поодаль и с опасливым видом держали пухлые мешки. Сквозь дерюгу торчали стальные шипы, хищно поблескивая в свете пылающих факелов. В ответ Марк показал на смехотворную баррикаду, которую и не заметили бы варвары, что, должно быть, собирались сейчас на вершине холма.
– Пускай рассыпают! Да поживее!
Циклоп подогнал людей к наваленной рухляди и принялся следить, как первый из ауксилиев вытряхивает рогульки за внешнюю сторону барьера. Внезапно солдат замер, недоуменно склонив голову к плечу.
– Эй, чего раззявился?
Тот обернулся к начальнику караула:
– Никак… визжит кто-то?..
К ним подбежал Марк и тоже встал рядом, прислушиваясь к слабым звукам, доносящимся с посадских улиц, что лежали выше по склону холма. Вот вроде бы яростный вопль мужчины, мигом позже – вой боли и отчаяния. Слышались и другие голоса, одни выше и тоньше, другие более свирепого свойства, но над всеми ними висели проклятия и визг агонии. Марка вдруг осенило, и он вихрем обернулся к Юлию, нетерпеливым жестом требуя внимания.
– Они там что-то устроили! Какую-то месть! И ни малейшего признака контратаки! Я забираю нескольких людей, пойду выясню, а ты стой тут насмерть и поджидай основные силы!
Не обращая внимания на реакцию друга, он перемахнул через баррикаду, на бегу позвал с собой Арминия, Кадира и еще пару лучников. Меж тем Шрамолицый, подарив центуриону вопросительно-обиженный взгляд, тоже полез за ними через набросанное барахло, и Марк только головой покачал, невесело усмехаясь на такое самоволие.
Крошечный отряд настороженно пробирался по узким и крутым улочкам посада, выставив оружие на случай, если из теней возникнет угроза. Из строений выше по склону раздался очередной вопль: протяжный, обреченный крик мужчины с холодным железом в кишках. Не успел затихнуть отзвук, как в переулке справа что-то вспыхнуло, и над поселением полетел страшный крик, чье эхо годами спустя будет посещать Марка в кошмарах про адские муки.
На улицу выкарабкалась горящая фигура. Человек был объят пламенем с головы до пят, светясь, как раскаленный фитиль масляной плошки. Он визжал так тонко и с такой силой, что тунгры окостенели, не сводя с него округлившихся от ужаса глаз. Вслед за ним из здания вынесло женщину с пылающей головней. Ее лицо в неверных сполохах огня было ликом истинного демона преисподней, она неистово размахивала факелом, осыпая неразборчивыми проклятиями горящего мужчину, который уже рухнул на колени и лишь держал перед собой руки, будто не мог поверить, что с ним происходит. Свет, озарявший последние мгновения его жизни, плеснул заодно и на дюжину чьих-то распластанных тел, устилавших улицу, но доселе спрятанных в тени.
– Пожалеть, что ли?
Марк оглянулся и увидел, что Кадир уже оттянул тетиву и готов в любой миг избавить заживо горящего сельгова от мучений. Арминий выставил руку и мягко отвел стрелу в сторону, покачивая головой чуть ли не с меланхолично-задумчивым видом.
– Он и ему подобные скоты последние недели только и делали, что измывались над местными. Кто мы такие, чтобы лишать вотадинов права на отмщение?
Пылающая фигура неспешно повалилась ничком на булыжную мостовую. Огонь утратил былую силу, но отдельные языки еще лизали обугленную, местами тлеющую плоть. Женщина, вдруг заметив приближающихся солдат, отшвырнула головню и метнулась назад, в тень переулка.
Тунгры взбирались по склону без чрезмерной спешки, настороженно заглядывая в проемы между домиками, пока наконец не остановились над почерневшим трупом, прикрыв рты и носы нашейными повязками из-за вони горелого мяса. Оглянувшись, Марк вдруг понял, что вместе со своими людьми стал предметом пристального внимания с обеих сторон улочки. И там, и там в щелях наглухо затворенных ставней поблескивали человечьи глаза. Сунув оба меча за перевязь, он медленно повернулся на месте, демонстрируя широко расставленные, пустые руки.
– Мы вас не обидим! Не бойтесь! Наоборот, мы пришли освободить вас из-под ярма сельговов, которые…
– Сдается мне, они уже сами себя освободили.
Из-за ближайшего угла на улочку шагнул какой-то мужчина. В его правой руке был зажат топор, другой рукой он тащил за волосы упирающегося пленника. Тот цеплялся за пах, откуда хлестала кровь. Судя по пульсирующей алой струе, рана была совсем свежей, победитель же был вымазан кровью буквально с головы до ног: светлые артериальные потеки перемежались с более темными венозными, не говоря уже про застарелую, заветрившуюся на воздухе корку. На месте одного из глаз зияла дыра, откуда шел глубокий разрез до подбородка. Несмотря на совершенно очевидное изнеможение, мужчина швырнул пленника на землю перед собой и гордо выпрямился, демонстрируя полнейшее презрение к боли.
– Мартос?
Сам себе не веря, Марк направился к вотадинскому князю. Тот опустил обух топора на мостовую и утомленно оперся о его рукоять. Римлянин остановился напротив, дивясь на толстую корку запекшейся крови, которая разрисовала воеводу с ног до головы.
