Лариса Склярук - Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник)
– Остановись на минуту, – проговорил молчавший все это время отец.
Он встал, подошел к стене и откинул занавеску. За ней в стене была ниша, в которой хранились подушки и одеяла для сна. Сунув руку вглубь ниши, под подушки, Садруддин-ока достал старый кожаный кошелек и, подойдя к Кариму, протянул кошелек ему:
– Возьми, сынок. Здесь деньги, которые я собирал тебе на свадьбу. Хотел, чтоб все было как у людей. Калым, жирные бараны для плова, подарки невесте. – Он помолчал. – Я не настолько стар, чтобы не помнить, что такое любовь. (При этих словах Рано-опа опустила голову.) Здесь хватит денег на двух лошадей. Выкради Алтынгуль и увези ее в степь, к моему брату. Он поможет.
Там, где кончались кривые и глухие улицы городской бедноты, застроенные жалкими хижинами, за городской стеной, вдали от шума и посторонних глаз, стоял загородный дворец Махмуд-хана. Его окружали глухие наружные стены. Ниша входа была пышно украшена кирпичами с голубой глазурью, высокие деревянные ворота покрыты искусной резьбой.
Ближе к полудню возле ворот остановилась толстая женщина с большой корзиной в руках. Одета она была в широкое длинное яркое платье. Сильно набеленное лицо ее было скрыто под платками. Открытыми остались лишь странно светлые глаза и густо насурьмленные брови.
Узнать в этой женщине Бенедикта было невозможно. Но это был именно он. С трудом сдерживая нервную дрожь, Бенедикт постучал в ворота. На стук вышел воин и, настороженно выжидая, посмотрел на женщину.
Увидев воина в кольчуге, шлеме, с копьем в руках и саблей у пояса, Бенедикт помертвел. Он уже явственно чувствовал холод острой сабли на своей шее и в смятении не мог говорить.
– Чего тебе, женщина? Зачем ты потревожила покой ханского дворца? – сурово спросил охранник.
Бенедикт с трудом проглотил комок в пересохшем горле.
– Меня прислал купец Фатхулла. Я принесла сладости женщинам хана.
– Что-то я не слышал о таком купце.
– О, мой хозяин молод. И недавно открыл лавку в торговых рядах. Позволь мне пройти и угостить красавиц. Я уверена, они будут довольны. – И Бенедикт быстро вложил в руку охранника золотой дирхем.
Охранник чуть хмыкнул, оценив стоимость монеты, которая сразу и незаметно исчезла.
– А ты, наверное, тоже любишь сладости. Ишь как тебя разнесло, – пришел в благодушное настроение охранник и, показывая свое расположение, ущипнул Бенедикта за бедро.
Бенедикт едва не упал. С трудом удержав на лице улыбку, он произнес:
– Ах ты негодный шалун.
Довольный охранник ушел, закрыв дверь. Время тянулось бесконечно. От страха Бенедикта то обдавало ледяным холодом, и он начинал стучать зубами, несмотря на летний зной, то бросало в жар, и тогда пот струился по его спине и бокам, проступал крупными каплями на покрытом белилами лице. Все же муки ожидания подошли к концу. Дверь в воротах открылась, и охранник поманил Бенедикта. Прощаясь с жизнью, Бенедикт вошел внутрь.
Одетый в нарядный халат безбородый евнух с огромной чалмой на голове детским голосом потребовал показать, что Бенедикт принес. Он почти обнюхал все в корзине, затем подозрительно оглядел Бенедикта, и тому показалось, что евнух, принюхиваясь, чувствует его терпкий мужской пот.
Но евнух приказал следовать за ним и пошел вперед. У Бенедикта упало сердце. Он сам вызвался отнести сладости и попытаться увидеть Алтынгуль, но где-то в глубине души, не признаваясь даже себе, надеялся, что корзину у него заберут, а самого его прогонят и он сможет сказать Кариму, что ничего не вышло.
Двигаясь теперь вслед за евнухом по запутанным, непонятным коридорам дворца, Бенедикт удивлялся и ужасался. Да как же он мог на такое решиться? Пробравшемуся в гарем мужчине обязательно отрубят голову. И чем дальше шел Бенедикт по переходам дворца, тем яснее чувствовал, что выхода ему отсюда не будет. Оставалось лишь горячо молиться, что Бенедикт и делал.
Вскоре они вошли в сад. Развесистые деревья давали благодатную тень. Струи фонтана освежали воздух. Благоухали кусты роз. В ажурных беседках, на роскошных бордовых коврах среди шелковых подушек, отдыхали женщины и играли дети.
Бенедикт старался не смотреть по сторонам, и лишь поставив корзину на стол, откинув скатерть, в которую она была завернута, он, расставляя на столе чаши с засахаренными фруктами, орехами, сваренными в меду, пирожками, начиненными финиками, миндальным печеньем и другими сладостями, над которыми целый день колдовала Рано-опа, позволил себе оглядеться.
Алтынгуль сидела на краю бассейна. Ее черные косы были обвиты жемчужными нитями. Из-под длинного шелкового платья выглядывали маленькие ножки в бархатных туфельках. Тонкие лодыжки изящно обхватывали золотые браслеты. Юная красавица грустно и безучастно смотрела на воду.
Как же привлечь внимание девушки? Бенедикт с трудом преодолел в себе желание по привычке почесать в затылке. Но рядом стоял внимательный евнух, ожидая, когда женщина расставит сладости и пойдет прочь. Бенедикт выставил на стол последнюю чашу, взял корзину и, кланяясь евнуху, словно случайно стал отходить в сторону бассейна. Он решил, уходя, пройти рядом с бассейном и, даст Бог, обратить на себя внимание девушки.
Наконец повернувшись, Бенедикт двинулся к выходу. Проходя мимо Алтынгуль, он словно невзначай споткнулся и упал на колени, почти задев девушку.
– Что с вами, тетушка? – участливо спросила Алтынгуль, наклоняясь к женщине.
– Голова закружилась. Прикажи, красавица, подать воды.
На мгновение от голоса Бенедикта Алтынгуль задумалась, словно что-то припоминая, потом повернула голову и попросила сидящую рядом с ней старую рабыню подать воды. Недовольно ворча, рабыня пошла выполнять приказание. Ее ворчание на минуту отвлекло евнуха. Он отвернулся от Бенедикта, и тот, сразу решившись, зашептал:
– Это я, Бенедикт. Не показывай виду, что ты меня знаешь. Сразу как стемнеет, выйди в сад. Карим будет ждать тебя у восточной стены.
Даже выйдя живым из ворот дворца, Бенедикт не верил чуду и шел, ежесекундно ожидая погони или грозного окрика. Окончательно он пришел в себя лишь в городе, присев на корточки возле большого хауза[55] и опустив руки в его прохладную воду. Ему очень хотелось умыться и смыть с себя страх, но он помнил о сурьме и белилах, о своем женском наряде и, встав, поспешил домой.
Ближе к вечеру из Караульских ворот Бухары медленно вышел торговый караван. Важно вышагивая, верблюды шли друг за другом. Их длинные тени двигались сбоку по желтой дороге. Пышные кисти нарядно раскачивались на узде первого верблюда. Небольшой колокол позвякивал на шее последнего. Тяжелые тюки, навьюченные на животных, покрывали полосатые паласы.
