Артуро Перес-Реверте - Мост Убийц
– Ну, значит, в другой раз… – прибавил итальянец.
Он опустил оружие, как бы приглашая капитана оглянуться без риска для жизни. И в доказательство чистоты своих намерений отступил еще на шаг. То же самое сделал наконец Алатристе и, полуобернувшись назад, убедился – свинцовое небо явственно светлело в южной части лагуны, выходящей в Адриатику. Там, опираясь одним краем о песчаные отмели, другим – об островки, воздвиглась семицветная арка радуги, меж тем как сноп чистых и слепяще-ярких солнечных лучей – таких же, наверное, что осветили мир в день его сотворения, зажег синевой воду в далекой лагуне.
– Да, – вздохнул Алатристе. – В следующий.
Малатеста вложил в ножны шпагу и кинжал. Капитан сделал то же самое, а потом ощупал разрез пониже уха и почувствовал, как течет по щеке талый снег пополам с кровью.
– Ты был недалек от цели, – заметил он, вытирая руку о колет.
Малатеста, держась за рассеченный бок, кивнул:
– Ты тоже.
Потом они молча и недвижно постояли рядом под мокрым снегом, глядя в ту сторону, где выходила в открытое море лагуна. На ярко-синей дальней границе ее, в пробившихся сквозь тучи солнечных лучах белели паруса – к Острову Скелетов приближался корабль.
От автора
Установить с должной степенью достоверности, имел ли в ночь на 24 декабря 1627 года место заговор с целью физического устранения венецианского дожа, как о том свидетельствуют воспоминания Иньиго Бальбоа Агирре[32], представляется весьма затруднительным делом. Нам не известны ни венецианские, ни испанские документы, подтверждающие или опровергающие это, а потому судить о правдоподобии событий, изложенных в романе «Мост Убийц», мы оставляем на усмотрение читателя. Тем не менее небезынтересно будет изложить ряд исторических фактов, могущих пролить свет на эти события.
Герцог Мантуанский Винченцо II скончался 26 декабря, не оставив наследников. Месяц спустя губернатор Милана дон Гонсало Фернандес де Кордоба получил из Мадрида приказ занять Мантую и Монферрато, каковое вторжение привело к серьезному дипломатическому конфликту, к вмешательству Франции, Савойи и папы римского, а в итоге – к затяжной военной кампании, завершившейся поражением испанских войск на севере Италии[33].
30 декабря 1627 года – спустя шесть дней после пресловутой рождественской мессы – на венецианского сенатора Риньеро Дзено, который, по словам Иньиго Бальбоа, чье свидетельство легло в основу нашего повествования, в случае успеха заговора должен был стать преемником дожа Джованни Корнари, напали неустановленные лица в масках. Дзено был тяжело ранен, но все же сумел выжить. Следствие обнаружило, что инициатором и заказчиком покушения выступил один из сыновей дожа – Джорджо Корнари. В лучших традициях Серениссимы, всегда предпочитающей обходиться без огласки и лишнего шума, дело было замято.
В официальных документах испанского посольства нет ни слова о присутствии в декабре 1627 года в Милане и Венеции испанского дипломата Диего де Сааведры Фахардо. Тем не менее профессору Клаусу Ольденбарневельту, директору Института испанских исследований при Утрехтском университете, посчастливилось обнаружить в архиве севильской библиотеки доньи Макарены Брунер, герцогини дель Нуэво-Экстремо, любопытную бумагу – датированное 20 декабря того же года краткое письмо (копией какового, благодаря любезности профессора Диего Наварро Бонилья, мы располагаем ныне), направленное послу Испании в Венеции Кристобалю де Бенавенте, маркизу Чареле (главному шпиону и руководителю секретной службы Филиппа IV, впоследствии замененному на этом посту адмиралом Гаспаром Бонифасом), и в письме этом упоминаются «важные документы, доставленные в наши собственные руки секретарем посольства С.Ф.».
Что лишний раз доказывает: вымысел есть всего лишь неожиданная грань действительности. Или наоборот.
Приложение
Извлечения из «ПЕРЛОВ ПОЭЗИИ, СОТВОРЕННЫХ НЕСКОЛЬКИМИ ГЕНИЯМИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»
Напечатано в XVII веке без выходных данных. Хранится в отделе «Графство Гуадальмедина» архива и библиотеки герцогов де Нуэво Экстремо (Севилья).
Дон Алонсо де Эрсилья
Строфа из достославной поэмы «Араукана» применительно к венецианцам[34]
Октава
Не доверяй ханже и лицемеру,
дающему напыщенное слово,
что он распространял Христову веру
лишь только ради имени Христова.
Им правит алчность, сильная не в меру,
она – его священная опора.
Дон Мигель де Сервантес
Красавице Партенопее времен его юности
Терцины[35]
И молвил я себе: верны твои слова,
Неаполь предо мной, любимый целым миром.
Его я исходил за год или за два,
и стал он навсегда души моей кумиром.
Желаем или нет – любить осуждены
предивный этот град с его извечным пиром.
Он славен в мирный день и грозен в дни войны.
Дон Франсиско де Кеведо, владелец поместья Торре де Хуан Абад
Эпитафия Риму, погребенному в собственных развалинах
Сонет[36]
О, пилигрим, ты ищешь в Риме Рим,
Но Рима нет… Великий Рим – руина.
Стал Авентин могилой Авентина,
И Палатин надгробием своим.
На медальонах временем слепым
Источен камень. Портиков лепнина
Осыпалась. От славы исполина
Набег эпох оставил прах и дым.
И только Тибра волнами объята
Твоя могила, Рим, твой тихий грот.
Шумит река, томит ее утрата…
Из прежнего величья и красот
Все вечное исчезло без возврата,
Все бренное осталось и живет.
Дон Хавьер Мариас Франко, литератор, кавалер ордена Подвязки, властитель острова Редонда
Сеньору капитану Алатристе
Октавы[37]
Се человек, стальным клинком с размаху
свою судьбу чертивший на скрижали.
Он на врагов нагнал немало страху —
ведь равного ему они не знали.
И был он – мир его земному праху! —
хоть почести сыскал себе едва ли —
всегда достойным, никогда – богатым.
Короче говоря, он был солдатом!
Синьор доктор Франческо Рикко Манрико, член Флорентийской академии делла Круска
Кредо Капитана
Сонет
Рок и судьба, приманивать вы рады.
Не клюну на приманку в круговерти!
Жизнь только фарс, точнее – образ смерти,
убийца в маске, бьющий из засады.
Природа-мать, не жду твоей награды!
Лупить меня устали даже черти,
но – недоверьте или переверьте! —
всю кровь мою не выпьют эти гады.
Я отказал и вере и надежде,
что до любви – я просто здесь со всеми
шучу, смеюсь и не теряю позы.
Да, жизнь была… но это было прежде —
(я, убивая, убиваю время) —
а стала – три с терновника занозы!»
Так капитан промолвил и вздохнул,
бокал – об пол, и полы запахнул.
Доктор дон Альберто Монтанер, профессор словесности
