Роже Нимье - Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя
Наш гасконец не терял, как видно, зря времени, изучая суда, изображенные на стенах в каморке тарасконского замка.
В самом деле, у фелук обыкновенно отсутствует палуба. Пожар распространился среди гребцов и канониров, которые разбежались от пылающих брызг.
Накренясь на борт, вражеское судно стало медленно поворачиваться вокруг своей оси. Проворная барка шла за ней следом.
Оснастка магометанского судна уже занялась, когда д'Артаньян вновь сделал знак глазами. Бочонок с маслом полетел вслед за бочонком с ромом.
Победа была полная. Когда они в последний раз проплывали мимо фелуки, Планше отметил ее тем, что стал бросать пригоршнями в воду соль. Д'Артаньян велел ему воздержаться от этой излишней жестокости.
— Друг мой Планше, знаешь ли ты, чему свидетелем только что явился?
— Морскому сражению, сударь.
— Ничего подобного. Ты присутствовал при рождении нового кулинарного рецепта: пудинг по-магометански. К чему же солить еще море? Ты не получал полномочий улучшать ту приправу, которую создала природа.
— Если б они нас захватили, сударь, они продали бы нас в рабство.
— Хуже.
— Посадили бы на кол?
— Еще хуже.
— Еще?..
— Известно ли тебе о том, что это большие любители сластей?
— Не знаю, они не принадлежат к числу моих клиентов, сударь.
— Они ими будут, Планше. Известно ли тебе, что они делают с христианином вроде тебя, когда им посчастливится взять его в плен?
— С христианином вроде меня?..
— Да. С человеком крепкого сложения и в то же время в меру упитанным?
— Вступают с ним в брак, сударь?
— Это еще пустяки. Они режут его на кусочки и варят в сахарном сиропе.
— Это правда?
— Так же как и то, что это блюдо называется у них рахат-лукумом.
Завершив этим свой наглядный урок, д'Артаньян взял в руки подзорную трубу. Лишенная обеих мачт фелука попрежнему крутилась на месте. Шлюпка с двумя юными девами в белых одеяниях, ради которых д'Артаньян рисковал жизнью, пропала за выступами мыса.
Команда готова была целовать ноги Планше, сожалея о роме, которым можно было бы отпраздновать победу. Но Планше-кондитер заметил, что торт можно есть и без крема.
Среди всего этого веселья, которое он сам и устроил, д'Артаньян ощущал себя в одиночестве. Море было до жестокости пустынно.
VI. КАК ПРИНИМАЛИ СОЛНЕЧНЫЕ ВАННЫ В 1642 ГОДУ
Предоставим нашим героям созерцать гребни волн и последуем за шлюпкой, которая ускользнула, не попрощавшись.
Как мы уже успели заметить, ее пассажирами были дворянин, о чем без труда можно было судить по его шпаге, две женщины, что можно было определить по их длинным волосам и трепету сердец, а также четверо матросов, опознаваемых по порции жевательного табака за левой щекой и по веслу в руке.
Уйдя от опасности, матросы возблагодарили Гардскую Святую Деву, святую Фелицию, святую Радегонду, святую Антуанетту — покровительницу яблоневых садов.
Дворянин бранил проклятых язычников, шныряющих у французского побережья, в то время как наш флот под водительством де Брезе в составе сорока боевых кораблей крейсирует в сопровождении двадцати двух галер под Барселоной.
Обе девушки не помышляли более ни о Боге, ни о дьяволе. Они молча благословляли неведомого спасителя, чью фигуру с трудом рассмотрели вдали. Блондинка зажмурилась при воспоминании. Брюнетка раскрыла рот, чтоб произнести соответствующую сентенцию.
Теперь, когда мы находимся вблизи и можем хорошенько их рассмотреть, отметим, что у одной волосы были рыжеватого оттенка, а у другой значительно темнее.
У одной было нежное, чуть округленное лицо, которое встретишь лишь во Франции — с тем оттенком кожи, какой бывает только на севере от Луары, голубые глаза — то томные, то смеющиеся, столь характерные для Иль-деФранса, маленькие зубки, дивно сочетаясь с небом и языком рождали на свет кристаллические звуки, порой с неверным призвуком, характерным для нимф Валуа и фей Бретани, поскольку и в том, и в этом крае некогда утратили французскую речь и теперь обретают ее с упоением вновь: любое слово звучит в их устах музыкой.
Высокая ростом, с покатыми плечами, с вздымающейся от новизны впечатлений грудью, с руками ангела и стопами зефира, она впитывала, казалось, в себя все необычное.
Овал лица у ее подруги был правильнее, нос прямее, брови круче, очерк губ более четкий, бледность свидетельствовала о страстности натуры, статная фигура была наделена красивыми руками, в голосе слышалось нечто влекущее, и всю ее, казалось, списали с собственного портрета.
— Мари, — заговорила она, — как мы расскажем обо всем этом в Париже? Мы не знаем даже имени этого дворянина.
— Отчего ты полагаешь, что он дворянин?
— Нет, нет, даже не сомневайся. Было б ужасно, если б вдруг выяснилось, что нас спас простолюдин.
— Ты удивляешь меня, Жюли.
— Ты не представляешь себе, как мы будем скомпрометированы в глазах общества при одном только подозрении, что всего лишь матрос, морской бродяга, вступился за нас, защитив от этих… чудовищ в человеческом образе.
— В Париже мы будем не раньше, чем через четыре месяца. За это время ты изобретешь подходящую историю.
— Дорогая моя, но ведь впереди еще Флоренция и Рим!
Как раз в этот момент, избегая столкновения с торчащим из воды утесом, шлюпка круто свернула в сторону. Потоки соленой воды хлынули на девушек, и каждая отозвалась на это по своему. Та, которую звали Мари, расхохоталась. Жюли закаркала от возмущения. Обе обратились в двух морских нимф, в волосах у Мари запутались мелкие водоросли.
— Вы это нарочно! — крикнула Жюли дворянину, безмятежно наблюдавшему за происходящим. — Роже, вы настоящий змей. Но учтите: сыщется и на вас святой Георгий.
В это мгновение новая волна накрыла девушек с головой, и у Жюли захватило дыхание, столь необходимое, чтоб выразить свои чувства.
Четверо матросов смотрели на них с молчаливой усмешкой, столь характерной для моряков. Что же касается молодого человека, только что награжденного кличкой «змей», то он стал насвистывать мотивчик модной в ту пору песенки «Тонущая красотка»:
Но если в вашем плаче
Растает красота,
Уйду искать удачи
Я в лучшие места.
В этот момент они шли вдоль небольшого пляжа, окаймленного деревьями, за которыми начинался лес.
— Стойте! — распорядилась Жюли. — Причаливайте! Мы не можем явиться в порт в таком виде. Над нами станут смеяться.
Поскольку в голосе девушки звучало неподдельное негодование, матросы изрядно притомились, а солнце припекало, Роже согласился с ее требованием. Тем более, что Мари присоединилась к своей подруге, и ее ласковая просьба казалась убедительнее негодования спутницы.
