Джек Линдсей - Восстание на золотых приисках
— Ладно, сегодня нам с легавыми воевать не придётся, — сказал ему в утешение Дик и, ударив лошадь по крупу, послал её по той же дороге, по которой они приехали.
— Точно! — сказал Шейн. — Они все на холме и веселятся на тамошней ярмарке. Но как нам снять эти дрянные штуки?
— У нас дома есть напильник. Пошли быстрее!
Они торопливо зашагали по направлению к дому, выбирая безлюдные тропинки и беседуя.
— Напильник — это вещь, — согласился Шейн. — Но он поднимет такой визг и скрежет, что покойники проснутся. Да что там, приличные покойники — это ещё полбеды. А вот легашей или каких-нибудь косоглазых доносчиков, будь они трижды прокляты, я предпочёл бы не будить.
— Вот что я тебе скажу, — ответил Дик. — Я спущу тебя в нашу шахту. Там, конечно, прекратили работу, когда начались беспорядки. А потом я спущу тебе напильник, и, если ты отойдёшь подальше в штольню, никто ничего не услышит.
— Эта мысль ниспослана небом, — сказал Шейн. — Если не считать того, чтобы я сам распилил свои наручники. Чем мне держать напильник? Мне бы не хотелось зубами, потому что тогда я так наточу их, что превращусь в тигра.
— Ну так я убегу после обеда и сам буду пилить. А сейчас лучше всего спустить тебя в шахту.
Они прокрались к шахте, прячась за сараями и кучами породы. Насколько они могли судить, все старатели до единого ушли на холм Спесимен. Одни лишь китайцы не вмешивались в это дело и продолжали вынимать столбы из заброшенных выработок и промывать золото вдоль берегов Яррови. Но оттуда, где они работали, участок Престона не был виден.
— Приходи поскорее, — сказал Шейн, — потому что я насквозь отсырею до наступления ночи.
Глава 5. Наручники
С помощью ворота Дик спустил Шейна в шахту, а сам отправился домой. Миссис Престон стояла на пороге, но она смотрела в направлении холма, где происходило сборище, и не услышала шагов Дика; ему пришлось сделать круг, чтобы зайти на шахту, и теперь он подошёл к дому с противоположной стороны.
— Ты невредим! — вырвалось у неё, когда сын её окликнул. — Мы так беспокоились. Отец ушёл в лощину Спесимен.
— Я могу и сам за собою присмотреть, — сказал Дик. — Мы с Шейном пошли туда только узнать, что там происходит.
Мать недоверчиво взглянула на него, и Дик увидел, что она плакала.
— Я бы не хотела, чтоб ты говорил мне неправду, Дик, — сказала она.
Дику стало не по себе, хотя, в сущности, он сказал правду. Ему захотелось рассказать матери обо всём, что произошло, но, когда он уже раскрыл рот, оказалось, что говорить ему не о чем; а между тем можно было рассказать так много, — если б только у него нашлись нужные слова.
Он не знал, правы ли были старатели, что подожгли гостиницу, но ему казалось, что поджог сам по себе не имел большого значения. Имело значение то, что говорили ораторы; но когда Дик пытался припомнить, что именно они говорили, на память приходило только слово «Свобода», строгое, загорелое, подвижное лицо Лейлора и страстный, напряжённый энтузиазм толпы, её глубокая решимость сделать жизнь свободной и справедливой.
Но какими словами рассказать обо всём этом? Даже если старатели поступили неправильно, всё же стремились они к справедливости. В них пробудилось нечто, придавшее им решимость упрямо, отчаянно сопротивляться всему, что, по их мнению, было несправедливо и деспотично.
Дик понимал: пережитое им в толпе было необыкновенно важно, а всё остальное не имело никакого значения. Но он ещё не мог этого выразить. Так что, по сути дела, он не солгал матери. Ему просто не хватило слов.
— Я был только одним из многих в толпе, — добавил он, словно этим было всё сказано. Он гордился тем, что оказался в числе старателей, гордился больше, чем надменный молодой лейтенант своими золотыми галунами и непринуждённой посадкой в седле.
— Как ты напугал отца! — сказала миссис Престон. — Ты поступил необдуманно, Дик. Он будет повсюду искать тебя там.
Дику хотелось раздражённо ответить, что пусть они не обращаются с ним, как с маленьким ребёнком, который не способен позаботиться о себе. Но он не мог обидеть мать, да и отца тоже. Когда мистер Престон вернулся запылённый и усталый, Дик молча выслушал длинный выговор. Он чувствовал, что заслужил его, но в то же время ни о чём не жалел. Сразу же после ужина он поспешил с напильником к шахте. Там он вдвое удлинил канат, намотанный на ворот, и бросил один конец Шейну. Потравливая канат, Шейн спустил бадью с Диком.
— Я так дрожал от холода, — сказал Шейн, — что боялся, как бы не попадали твои стойки и меня не завалило породой. Какое счастье услышать твой ангельский голосок, Дик Престон, а если ты захватил огарок свечи, то меня ожидает ещё и дополнительное блаженство при виде твоего ангельского личика; кроме того, можно будет наконец выяснить, не отвалились ли отмороженные части моего тела.
Дик не догадался взять с собой свечи и не мог найти в темноте фонарь. В кармане у Шейна были спички, и Дик достал их; но, сидя в шахте, Шейн прижал коробок к сырой глине, и теперь спички не зажигались.
— Неважно, — сказал Дик. — Я с таким же успехом поработаю напильником и в темноте.
— Не сомневаюсь. Но с тебя станется, что ты при этом отпилишь что-нибудь и от меня. Впрочем, придётся рискнуть. Только пили поосторожнее, и если я заору благим матом, сперва прекращай работу, а потом уж задавай вопросы.
Дик взялся за наручники и начал пилить. Темнота очень замедляла работу. Дик всё должен был помнить о том, что напильник может соскользнуть с закруглённого металлического края наручника и поранить Шейна, а невозможность следить за тем, как подвигается дело, настолько отупляла Дика, что он потерял счёт времени и ему стало казаться, будто он пилит уже много часов подряд. Однако, ощупав канавку, он обнаружил на железе лишь неглубокую царапину.
— Чёрт возьми! — сказал Шейн, который терпеливо сидел скрючившись на земле, пока Дик пилил. — Ты, видно, принёс сюда пилку для дамских коготков!
Дик стал пилить ещё усерднее и раз даже задел Шейна. Ему казалось, что он должен был, по крайней мере, уже раз пять перепилить наручники. А между тем канавка как будто совсем не углублялась. Наконец, когда он потерял уже всякую надежду, вспотел и почувствовал, что еле шевелит руками, в наручниках что-то подалось.
— Ага, с одним покончено, — облегчённо вздохнув, сказал Шейн. Он выпрямился, размял ноги и опять сел. — Давай дальше.
Приободрившись, Дик снова стал пилить, и на этот раз, несмотря на его усталость, работа пошла быстрее. Шейн вытянул свою освобождённую правую руку и завопил от восторга.
— Теперь уже недолго. Отдохни, малыш. У меня одна рука свободна, и я сам справлюсь с другим наручником. После того как мои руки побывали в тюрьме, приятно опять приложить их к чему-нибудь.
