Редьярд Киплинг - Ким
— Так, а потом?
— Скажу вам, что там было чертовски холодно после лета, — конфиденциальным тоном сказал Хурри. — Я боялся, что люди Бунара перережут мне горло как-нибудь ночью. Местные сторожа-сипаи смеялись надо мной! Клянусь Юпитером! Я такой боязливый человек! Ну, да все равно. Я буду продолжать… Много раз я посылаю сказать, что эти два раджи продались северу, и Махбуб Али, который был еще дальше на севере, вполне подтвердил мои сведения. Ничего не было сделано. Только у меня были отморожены ноги и отвалилась пятка. Я послал сказать, что дороги, за прокладку которых я плачу деньги землекопам, готовятся для ног чужестранцев и врагов.
— Для кого?
— Для русских. Это составляло предмет шуток кули. Наконец, меня вызвали, чтобы я рассказал устно, что знаю. Махбуб также приехал на юг. Каков же был конец? В этом году после таяния снегов через проходы, — он снова вздрогнул, — являются два чужестранца под видом охотников на диких коз. С ними ружья, но также и цепи, ватерпасы и компасы.
— Ого! Дело становится яснее.
Чилас и Бунар приветливо встречают их. Они дают щедрые обещания. Они говорят, как представителя своего государя, не скупясь на дары. Они расхаживают по долинам взад и вперед, говоря: «Вот место, где хорошо выстроить бруствер. Здесь вы можете воздвигнуть форт. Здесь вы можете пользоваться дорогой при наступлении армии», это именно те дороги, за которые я платил каждый месяц много рупий. Правительство знает, но ничего не делает. Три других раджи, которым не платили за охрану проходов, посылают гонца с известием о вероломстве Бунара и Чиласа. Когда зло уже сделано, когда два чужестранца с ватерпасами и компасами сумели убедить всех пятерых раджей, что какая-то большая армия устремится не сегодня завтра через проходы, горцы — все глупы, мне, Хурри-бабу, отдается приказание: «Иди на север и посмотри, что делают там эти чужестранцы». Я говорю Крейтону-сахибу: «Это не судебный процесс, чтобы собирать свидетелей». Он снова вернулся к английскому языку. — «Клянусь Юпитером, — сказал я, — почему вы не дадите полуофициального приказания какому-нибудь смельчаку, чтобы он, для примера, отравил их?..» Это — если позволите заметить — самая непростительная слабость с вашей стороны. А полковник Крейтон, он расхохотался надо мной! Это все ваша чертовская английская гордость. Вы думаете, что никто не может устраивать заговоров против вас.
Ким медленно курил, обдумывая положение дел своим проницательным умом.
— Так ты идешь вслед за чужестранцами?
— Нет, навстречу им. Они идут в Симлу, чтобы отдать выделать рога и головы убитых ими коз в Калькутте. Они джентльмены, исключительно любящие спорт, и им предоставлены правительством особые льготы. Конечно, мы всегда поступаем так. Это наша британская гордость.
— Так чего же бояться их?
— Клянусь Юпитером, они не черные люди. Конечно, с черными людьми я могу делать что угодно. Они — русские и самые бессовестные люди. Я… я не хочу иметь дела с ними без свидетелей.
— Что же, они убьют тебя?
— О, это пустяки. Я достаточно хороший спенсерианец, надеюсь, чтобы встретить смерть, которая, как вам известно, суждена мне. Но… но они могут поколотить меня.
— За что?
Хурри Чендер с раздражением щелкнул пальцами.
— Конечно, я пристану к их лагерю в какой-нибудь сверхштатной должности — может быть, переводчика, а не то умственно убогого или голодного человека или что-нибудь в этом роде. В таком случае я могу разузнать что-нибудь. Для меня это так же легко, как разыгрывать господина доктора перед старой госпожой. Только… только, видите ли, мистер О'Хара, к несчастью, я азиат, что приносит серьезный вред в некоторых отношениях. И я также бенгалец — человек боязливый.
— Бог создал зайца и бенгальца. Чего же тут стыдиться? — привел пословицу Ким.
— Я думаю, что это был процесс эволюции от Первичной Необходимости, но факт остается фактом во всем своем cui bono. О, я страшно боязлив! Я помню, раз мне хотели отрубить голову по дороге в Лхассу (нет, я так и не добрался до Лхассы). Я сел и заплакал, мистер О'Хара, предвкушая китайские пытки. Я не думаю, чтобы эти джентльмены стали пытать меня, но, на всякий случай, мне приятно иметь европейскую помощь. — Он закашлялся и выплюнул кардамон. — Это совершенно неофициальное предложение, на которое вы можете ответить: «Нет, Хурри». Если у вас нет какого-нибудь важного дела с вашим стариком, вы могли бы уговорить его. Может быть, я сумел бы подействовать на его фантазию. Мне хотелось бы иметь вас с собою в этом деле, пока я не найду этих спортсменов. Я очень высокого мнения о вас с тех пор, как встретился с моим другом в Дели. И я упомяну ваше имя в официальном рапорте, когда дело будет окончено. Это очень выдвинет вас. Вот истинная причина того, что я пришел сюда.
— Гм, конец рассказа, я думаю, правдив, а как насчет первой части?
— Насчет пяти раджей? О! В этом очень много правды. Гораздо больше, чем вы полагаете, — серьезно сказал Хурри. — Пойдете, а? Отсюда я иду прямо в Дун. Это очень зеленые и живописные луга. Я пойду в Муссури, в добрый старый Муссури-Пахар, как говорят джентльмены и леди. Потом через Пампур в Китай. Они могут пройти только этим путем. Я не люблю ждать на холоде, но придется подождать их. Я хочу пройти с ними до Симлы. Видите, один из них — француз, а я довольно хорошо знаю французский язык. У меня есть друзья в Чандернагоре.
— Он-то, наверное, был бы рад снова увидеть горы, — задумчиво сказал Ким. — За все последние десять дней он только и говорил, что о них. Если мы пойдем вместе…
— О! Мы можем быть совсем чужими по дороге, если так больше нравится вашему ламе. Я буду идти впереди вас на четыре-пять миль. Хурри некуда торопиться. Времени очень много. Они будут обдумывать, межевать, делать карты. Я отправлюсь завтра, а вы послезавтра, если надумаете. Э? Вы будете думать до утра! Клянусь Юпитером, утро уже близко. — Он громко зевнул и, не прибавив ни одного вежливого слова, отправился спать. Ким мало спал в эту ночь и думал по-индостански.
— Игра по праву называется Большой! Я был четыре дня поваренком в Кветте, служа жене человека, у которого украл книгу. И это была часть Большой Игры! С юга — Бог знает откуда — пришел марат и вел Большую Игру с опасностью для своей жизни. Теперь я пойду, я пойду далеко, далеко на север, играя в ту же Большую Игру. Действительно, она, как волан, летит по всему Индостану. А моим участием в ней и моей радостью, — он улыбнулся во тьме, — я обязан ламе. А также Махбубу Али, Крейтону-сахибу, но, в особенности, Служителю Божию. Он прав — великий, удивительный мир, а я Ким, Ким, Ким — один, одно лицо среди всего этого. Но я увижу этих чужестранцев с их ватерпасами и цепями…
