Кристофер Харт - Аттила
Ранним утром, вскоре после того, как Аттила покинул деревню, в нее въехал отряд солдат из Палатинского форта недалеко от Равенны. Ими командовал офицер с лицом, настолько перекошенным и изуродованным шрамами, что дети плакали и убегали прочь. Даже косматые деревенские псы визжали и прятались под повозками или под домами.
Он приказал отряду остановиться в центре деревни, рядом с колодцем, крытым тростником Люди, завидев прибывших, потихоньку выходили из своих скромных обиталищ, негромко переговариваясь. Он ничего не сказал, только поднял вверх руку. Его пальцы были унизаны кольцами с печатками. Люди замолчали. Конь под ним переступал с ноги на ногу, и его шумное дыхание далеко разносилось в морозном воздухе. Офицер осмотрелся и заговорил:
— Мы здесь по приказу полководца Гераклиана. Вы укрывали в этой деревне человека, бежавшего от римского закона. Мальчика лет четырнадцати с варварскими татуировками на щеках и спине. Где он?
Люди старались не смотреть друг на друга, но им это плохо удавалось. Офицер замечал все. Он повернулся к дородному декуриону и кивнул. Декурион спрыгнул с коня, вошел в ближайшую хижину и через несколько мгновений вышел из нее с горящей веткой, взятой из очага.
— Я не буду спрашивать два раза, — предупредил офицер. — Отвечайте.
Пухлощекий мельник сказал:
— Мы не знаем такого мальчика, ваша честь. Мы простые…
Офицер кивнул еще двоим своим людям
— Свяжите его.
Они спешились, заломили мельнику руки за спину и туго связали их грубой веревкой. Мельник, несмотря на плотное сложение, не смог сдержать стона боли.
Остальные сельчане в ужасе переглядывались, но ни один не мог выдать человека, так недавно бывшего их гостем. Против этого восставали все их обычаи и законы гостеприимства И в глубине души они приготовились к неминуемому наказанию, которое придется претерпеть за свое дерзкое молчание. Они уже имели дело с теми, кто насаждает римские законы — те появлялись каждый год, чтобы забрать скудный, но тяжело дающийся налог в императорскую казну. После каждого взимания налога они делались беднее и ощущали все больше горечи. Ничто из заплаченной ими дани никогда не возвращалось обратно — ни в виде помощи, ни в виде защиты. Они ничего не видели за свои деньги. И только их спокойная, никому не известная долина сохраняла их от опустошительного воздействия большого мира. За исключением тех случаев, когда к ним являлись представители римского государства.
Офицер просчитал ситуацию с жестокой точностью. Он пришпорил коня и подъехал к одному из амбаров, по дороге вырвав из рук одного из солдат копье. В дверях амбара съежилась лохматая невзрачная собачонка, внимательно следившая за офицером своими коричневыми глазами. Но она оказалась недостаточно проворной. Проезжая мимо, офицер с ледяным безразличием, ужаснувшим даже самых грубых нравом сельчан, пронзил собачонку копьем, повернулся и поехал обратно к центру сельской площади. Несчастное создание завыло и испустило дух.
Офицер положил копье с кошмарным грузом на край колодца. Из трупика медленно капала кровь, растекаясь темным пятном по каменному ободку колодца.
— Нет! — закричал кто-то из сельчан, не в силах поверить, что можно быть настолько беспощадным.
Офицер сказал:
— Мальчишка?
Они опустили головы от гнева и стыда, но не произнесли ни слова
Офицер снова посмотрел на темный зев колодца, поднял руку и стряхнул с копья пропитавшийся кровью трупик собаки. Комок окровавленной шерсти, покачавшись на краю, рухнул вниз. Через мгновенье все услышали громкий всплеск, и сельчане глухо застонали.
Офицер повернулся к декуриону, все еще державшему в руках горящую ветку.
— Сожги сеновал, — приказал он.
Тут мать девушки, не в силах больше сдерживаться, в бешенстве ринулась вперед. Она пронзительно кричала офицеру, что он — мерзкая свинья, что он бесчестит человечество и что, конечно же, все боги и богини… Ее прервал сильный удар — унизанный кольцами кулак офицера сбил ее с ног.
— Мама! — закричала ее дочь, подбежав к ней.
— Со мной все в порядке, дорогая, — пробормотала мать, с трудом поднимаясь с земли. Изо рта у нее шла кровь. — Зато, если боги пожелают, с этой мерзкой свиньей скоро все будет плохо.
— Шшш, мама, пожалуйста, — умоляла дочь.
Офицер не обращал на них внимания.
Дочь повела мать прочь.
— Ну и ладно, — говорила мать, — зуб, который он мне выбил, все равно болел, как ненормальный.
Больше никому не хватило мужества — или глупости — протестовать открыто, хотя они искренне восхищались своей соседкой за ее острый язык и храбрость. Но в глубине своих сердец — сердец терпеливых и выносливых, как и у всех крестьян во всем мире — чем больше попиралась их свобода и чем больше уничтожалось их собственности, тем более молчаливыми, но непокорными они становились. В самом начале один-двое подумывали, не сказать ли солдатам, по какой тропе в горы пошел мальчик-варвар, в обмен на спокойную жизнь. Но теперь никто и не помышлял об этом. Их воду могут отравить, их бесценный зимний корм для скота могут сжечь у них на глазах, и большой сеновал, постройка которого стоила всей деревне двух полных недель тяжкого труда, могут обратить в пепел, но ни один из них не будет сотрудничать с этими проклятыми, запугивающими их шавками от государства.
Солдаты не остались, чтобы посмотреть, как сеновал сгорит до основания. Как только его охватили языки пламени, они сочли свою работу выполненной.
Офицер посмотрел на удрученных, но непобежденных селян.
— Мы вернемся завтра, — пообещал он. — И тогда вы скажете все, что мы хотим знать.
Этой ночью жители деревни сбились в тесную кучку, но никто не отступил от общего решения. Они вынесут все, что им предназначено, но не скажут ни слова. Ничто их не сломит.
Некоторые утверждают, что у селян и вообще деревенских жителей нет ни малейшего понятия о чести, что они думают лишь о примитивном выживании. Говорят, что крестьянин сделает все, что угодно, скажет все, что угодно, принесет любую клятву и предаст любую дружбу, лишь бы спасти себя, свою семью и своих немногочисленных, но драгоценных для него животных. И возможно, правда то, что честь — это добродетель, которую могут позволить себе лишь богачи. Бедная деревенская девушка в городе быстро бывает вынуждена выбирать между честью и жизнью. Но вместо чести крестьянин питает страсть менее броскую, но такую же неистовую и непримиримую: он не терпит, когда ему указывают, что он должен делать.
Солдаты полководца Гераклиона не вернулись на следующий день. Не вернулись и через день. Их обещание оказалось пустой угрозой с целью запугать непокорных крестьян и напомнить им об их низком статусе в назначенном небесами положении дел. Отряд уже отправился в погоню за мальчиком-варваром, отыскивая его свежие следы. Жители деревни стали заново отстраивать сеновал, осушать и чистить колодец, собирать и сушить на сено остатки травы. Они не увидят солдат до весны, до следующего сбора налогов. А пока они могут жить в бедности, но в мире.
