Рафаэль Сабатини - Скарамуш
Остальная часть дома № 13 теперь принадлежала Андре-Луи. Недавно он приобрёл второй этаж, который переделал в удобное жилище для себя и помощников. Он нанял экономку и мальчика-слугу.
Теперь, когда Национальное собрание заседало в Париже, он часто видел Ле Шапелье, с которым сблизился. Обычно они вместе обедали в Пале-Рояле или где-нибудь ещё, и через Ле Шапелье Андре-Луи приобрёл несколько новых друзей. Однако он избегал салоны, куда его часто приглашали, — салоны, в которых царил утончённый республиканский и философский дух.
Пришла весна, и как-то вечером Андре-Луи отправился в Комеди Франсез, где давали «Карла IX» Шенье, разрешённого не без борьбы.
Это был бурный вечер. Намёки со сцены подхватывались залом, и ими перебрасывались сторонники враждующих политических партий, приверженцы старого и нового режимов. Упорное нежелание некоторых мужчин в партере снять шляпу накалило страсти докрасна. Дело в том, что в Комеди Франсез была королевская ложа, и согласно неписаному закону полагалось обнажать голову в знак почтения к королевскому семейству, даже если ложа была пуста.
Мужчины, решившие остаться в шляпе, сделали это в знак республиканского протеста против бессмысленной традиции. Однако, когда их разоблачили и поднялся такой шум, что не было слышно ни слова со сцены, они поспешно отказались от своего республиканского высокомерия, правда, за одним исключением. Один человек упрямо не желал снять шляпу и, повернув крупную львиную голову к тем, кто этого требовал, смеялся над ними. Его мощный голос гремел на весь театр:
— Неужели вы воображаете, что сможете заставить меня снять шляпу?
Это было последней каплей. В лицо ему полетели угрозы, а он выпрямился и бесстрашно стоял перед ними, демонстрируя атлетическое сложение, обнажённую шею Геркулеса и на редкость безобразное лицо. Смеясь прямо в лицо противникам, он надвинул шляпу на брови.
— Твёрже, чем шляпа Сервандони[116]! — издевался он над ними.
Андре-Луи рассмеялся. В этом огромном человеке, бесстрашно смеявшемся над врагами среди нарастающего гама, было что-то нелепое и одновременно величественно-героическое. Дело могло плохо кончиться, не вмешайся полиция, которая арестовала и увела этого человека. Он явно был не из тех, кто сдаётся.
— Кто он? — спросил Андре-Луи соседа, когда зрители снова стали рассаживаться, успокаиваясь.
— Не знаю, — ответил тот. — Говорят, что его фамилия Дантон[117] и он председатель клуба кордельеров[118]. Конечно, он плохо кончит: это сумасшедший и большой оригинал.
На следующий день об этом происшествии говорил весь Париж, на минуту позабыв о более серьёзных делах. В академии фехтования только и разговору было, что о Комеди Франсез и ссоре между Тальма и Ноде[119], из-за которой заварилась вся каша. Однако вскоре внимание Андре-Луи отвлекли совсем другие дела: в полдень к нему явился Ле Шапелье.
— У меня есть новости, Андре-Луи. Ваш крёстный в Медоне. Он приехал туда два дня тому назад. Вы слышали об этом?
— Конечно, нет. Откуда я мог узнать? А почему он в Медоне? — Он почувствовал лёгкое необъяснимое волнение.
— Не знаю. В Бретани опять беспорядки. Может быть, господин де Керкадью поэтому и уехал.
— Итак, он приехал к брату, ища убежища? — спросил Андре-Луи.
— Не к брату, а в дом брата. Да где же вы живёте, Андре, если никогда не знаете новостей? Этьенн де Гаврийяк эмигрировал несколько месяцев назад. Он — приближённый господина д'Артуа и уехал за границу вместе с ним. Теперь они, несомненно, в Германии и готовят заговор против Франции, ведь именно этим занимаются эмигранты. Эта австриячка в Тюильри в конце концов погубит монархию.
— Да-да, — нетерпеливо ответил Андре-Луи. В то утро его совершенно не интересовала политика. — Ну так как же Гаврийяк?
— Как, разве я не сказал, что Гаврийяк в Медоне, в доме, который покинул его брат? Чёрт возьми! Вы что, не слышите меня? Я полагаю, что Гаврийяк остался на попечении Рабуйе, управляющего. Узнав эту новость, я тотчас же поехал к вам, подумав, что, наверно, вы захотите в Медон.
— О, конечно. Я сразу же поеду — как только смогу. Сегодня не получится, завтра — тоже. Я слишком занят. — Он взмахнул рукой в сторону зала, откуда доносились звон клинков, быстрое шарканье ног и голос учителя Ледюка.
— Как хотите, дело ваше. Я ухожу — не хочу мешать. Давайте пообедаем вместе в кафе де Фуа сегодня вечером. Будет Керсен.
— Минутку! — остановил его на пороге голос Андре-Луи. — Мадемуазель де Керкадью приехала вместе с дядей?
— Откуда я знаю? Поезжайте и узнайте сами!
Он ушёл, а Андре-Луи застыл на месте, погружённый в размышления. Затем он повернулся и пошёл продолжать занятия со своим учеником — виконтом де Вилленьором. Он показывал ему полуцентр Дане, демонстрируя с помощью рапиры преимущества этого приёма.
Андре-Луи фехтовал с виконтом, который в то время, пожалуй, был самым способным из его учеников, а все мысли его были в Медоне. Попутно он вспоминал, какие уроки у него сегодня днём и завтра утром, прикидывая, которые из них можно отложить без ущерба для академии. Уколов виконта три раза подряд, Андре-Луи вернулся в настоящее и поразился точности, которой можно достичь чисто автоматически. Он совершенно не думал о том, что делает, а запястье, рука, колени работали, как точная машина, в которую их превратила постоянная практика в течение года с лишним.
Только в воскресенье смог Андре-Луи сделать то, к чему так страстно стремился, — за это время нетерпение его ещё возросло. И вот, одетый ещё более тщательно, чем обычно, и причёсанный одним из парикмахеров эмигрировавших аристократов, оставшимся без работы, он сел в нанятый экипаж и поехал в Медон.
Между домами младшего Керкадью и старшего было столь же мало сходства, как и между самими братьями. Младший брат был придворным, а старший — человеком сельским. Этьенн де Керкадью построил величественный дом для себя и своей семьи на холме в Медоне. Вокруг дома был миниатюрный парк. Жилище приближённого графа д'Артуа располагалось на полпути между Версалем и Парижем. Господин д'Артуа, любитель игры в мяч, эмигрировал одним из первых. Вместе с Конде, Конти[120], Полиньяками и другими приближёнными королевы, а также вместе с маршалом де Бройлем и принцем де Ламбеском, понимавшими, что сами их имена стали ненавистными народу, он покинул Францию сразу же после падения Бастилии. Он уехал за границу играть в мяч и завершать дело крушения французской монархии, которым вместе с другими занимался во Франции. С графом д'Артуа уехал и Этьенн де Керкадью, захватив с собой жену и четверых детей. Таким образом, случилось так, что сеньор де Гаврийяк, сбежавший из Бретани, охваченной волнениями, — в этой провинции аристократы оказались самыми несговорчивыми во всей Франции — в отсутствие брата расположился в его великолепном доме в Медоне.
