Юрий Корчевский - Ушкуйник. Бить врага в его логове!
– Вперед, только молча!
Конный отряд выбрался из леса на обширный луг вокруг деревни, рассыпался полукругом и начал разбег. Воины выставили вперед копья. Мишаня стоял рядом с Кондратом. Копья у него не было, да и пользоваться им он не умел – держал в руках заряженный арбалет.
В деревне их заметили поздно. Большинство жителей собралось вокруг огромного костра, и лишь случайно кто-то из них заметил чужих воинов. Тут же поднялся крик, женщины и дети кинулись по домам, надеясь укрыться. Вотяки-мужчины пытались выстроиться цепью и организовать оборону.
Мишане вспомнилось вдруг, что вотяки так же напали на обоз, а русские пытались защищаться. Сейчас ситуация поменялась с точностью до на-оборот.
Удар конницы был сокрушительным. Снег окрасился кровью. Не меньше половины мужчин были смяты первым ударом.
Мишаня заметил, как из деревни, схватив детей, бежали к противоположной опушке женщины. Но навстречу им выезжали русские конники.
В центре улицы, на небольшой площади ярко полыхал громадный костер, на самом верху которого виднелось тело убиенного вождя. Пламя уже добралось до него, тело корчилось, и смотреть на это было жутковато – казалось, что вождь ожил и хотел подняться, чтобы встать на защиту деревни.
Воины дрались с вотяками на саблях. Мишаня держался чуть позади. Неожиданно он заметил, как один из вотяков схватил горящую головешку и побежал от места боя в сторону. Мишаня почуял неладное и ударил коня пятками в бок, пустив вскачь за вотяком.
Избы уже заканчивались. Вотяк подбежал к большому амбару.
«Поджечь хочет! – вспыхнуло в мозгу у Мишани. – Там же пленники!»
Михаил остановил коня, вскинул арбалет, и только вотяк замахнулся горящей головней, чтобы закинуть ее на крышу из соломы, как Мишаня нажал на спуск. Вотяк рухнул в снег, головня, зашипев, погасла.
Мишаня подбежал к амбару. На крепких двустворчатых дверях висел пудовый железный замок.
«Самому не сбить!» – отчаялся Миша. Он заскочил внутрь ближайшей избы и остановился, оглушенный визгом женщин и детей, забившихся в угол.
– Топор давай!
Женщины испугались еще больше, визг перешел в вой. Видимо, они решили, что русский хочет разбить им головы.
– Топор давай, мать вашу! – выругался Мишаня.
Одна из старух указала на дверь.
«Выгнать хочет, что ли?» – подумал Мишаня. Потом дошло – инструменты в санях лежат, в самих комнатах их не хранят.
Впопыхах он пробежал сени, не заметив развешанного на стене инструмента. Схватив топор, вернулся к амбару, обухом топора двумя ударами сбил замок и отворил одну створку двери.
– Выходи, люд православный, свобода!
Из проема выглянуло несколько испуганных лиц.
– Да это же купчик молоденький, из обоза нашего!
И тут же из амбара посыпался народ. Оказалось, что тут сидели в заточении не только хлыновские обозники. Были и устюжане – даже люди из Ярославля и Владимира.
Большую партию живого товара для продажи приготовили вотяки. Кто-то благодарил Мишаню за спасение, некоторые, не веря в освобождение, бросились в лес. Были и такие, кто, выломав жерди из забора, побежали по улице к центру, надеясь встретить обидчиков и поквитаться.
Мишаня взял лошадь под уздцы и повел к площади.
Бой уже закончился. Недалеко от костра сидели на снегу связанные вотяки. Сюда же подтянулись и освобожденные пленники.
– Что с ними делать будем? – с коня вопрошал Кондрат.
– Смерть! Смерть им!
Не раздалось ни одного голоса в защиту.
– Повесить! – распорядился Кондрат.
Воины шустро перекинули веревки через ветки деревьев, и вскоре все пленные вотяки уже были повешены.
– Как тати поганые сдохли, а не воинами в бою погибли! – сплюнул Кондрат. – Идите по домам, забирайте сани и своих лошадей.
И сами воины тоже пошли по избам – собирали трофеи: шкурки зверей, оружие, железные изделия.
На околице формировался обоз. Купцы, отыскав своих коней и сани, выезжали на окраину деревни. Женщин и детей, разрешив им одеться, сажали в сани. По избам как ураган прошелся – забрали все, что имело мало-мальскую ценность.
– Поджигай! – скомандовал Кондрат.
Воины с факелами подожгли все – избы, хлева, амбары, сараи.
Вскоре вся деревня превратилась в один большой костер. Жар стоял такой, что его ощущали на большом расстоянии, и под санями таял снег.
– Еще одному разбойничьему гнезду пришел конец. И так будет со всеми, кто не хочет жить в мире с соседями! – громко – так, что слышал весь обоз, сказал Кондрат. – А теперь – в Хлынов.
Они отошли от горящей деревни верст на пять и стали на ночевку. Мишаня спросил у Кондрата:
– Чего было деревню жечь? Переночевали бы в теплых избах, пленных жителей – в амбар, а поутру бы уже и тронулись.
– Неразумно! Никто не может быть уверен, что кто-то из жителей не сбежит, да и с соседней деревни воинов не приведет. К тому же я свою сотню знаю. Пока все пиво из погребов не выпьют, не остановятся. Имеют право – деревню на меч взяли. А башкой своей не думают, что опасно. Вот и увел их от греха подальше.
Объяснение простое. Мишаня думал иначе, не зная психологии победителей. Правда, воины и здесь пили найденное в деревне вино, но украдкой. Потому как пить в походе в боевых условиях – серьезный проступок. Учует сотник – дома, в Хлынове, придется плетей отведать.
Едва рассвело, они стали собираться в путь. К Кондрату подошел один из десятников:
– Какого черта взяли их в полон, сам не пойму. Из-за темноты, что ли?
– А что такое?
– Да старух полно.
– Заруби их, и вся недолга. Все равно татарам их не продашь.
– Кондрат, постой, – встрял в разговор Миша, – не бери грех на душу. Тебе они не нужны – так отпусти.
– Эка удумал! – выругался десятник. – Где же это видано – полон отпускать?! Хотя бы выкуп получить.
– Кондрат! Все равно их не продашь – отпусти. Деревня их сожжена, сыновья и мужья убиты. Куда им возвращаться?
– Известно куда – в соседние деревни.
– Вот! Придут и расскажут, что воины их на русский обоз напали. А не прошло и седмицы, как заявились в деревню русские воины. Женщин и детей в полон взяли, воинов убили, деревню сожгли. Как думаешь – будет ли у других воинов желание беспокоить наши земли, обозы грабить? Да они трижды подумают, чтобы на свои жилища беды не навлечь.
Кондрат подумал, хлопнул Мишаню по спине. А кулаки у него пудовые, рука тяжелая – Мишаня аж присел.
– Мудр не по годам, как змей-искуситель. За то тебя Костя и жалует. Быть по-твоему.
Кондрат повернулся к десятнику.
– Слышал? Отпусти с миром.
