Робер Гайяр - Мари Галант. Книга 1
Ив хотел еще что-то сказать, но был так взволнован, что смог лишь пролепетать нечто нечленораздельное. Господин де Пуэнси будто позабыл о нем. Он обратился к Лавернаду:
– Лейтенант! Напомните мне нынче после полудня, чтобы я приготовил несколько писем для капитана Лефора. Во Франции ему понадобятся рекомендации… У него до того странная манера взламывать двери, что боюсь, кардинал Мазарини очень скоро прикажет вздернуть его… Письма передадите Лефору перед самым отправлением…
Затем он повернулся к флибустьеру:
– У вас есть план, капитан? Я хочу сказать: имеете ли вы представление о том, как станете действовать во Франции.
– Увижусь с королем! – самоуверенно бросил Лефор.
– С королем?! – изумился господин де Пуэнси.
– Ну да, с королем! – повторил Лефор, ни в чем не сомневаясь. – И уверен, он меня выслушает. Мне многое надо ему сказать. Так что придется ему послушать! Не то я ему уши отрежу!
Командор усмехнулся. Он двинулся к двери, когда Ив протянул в его сторону руку, пробормотав:
– Сударь… Сударь!.. Я бы хотел взять с собой отца Фовеля. Нельзя ли получить приказ к капитану Бельяру и для него? Не думаю, что капитан откажется его взять: на «Маргарите» нехватка людей, способных отслужить мессу…
– Договорились! – ответил командор. – Лавернад, уладьте этот вопрос.
Господин де Пуэнси взялся за дверную ручку.
– Господин командор! – вскричал Ив. – Отныне моя жизнь принадлежит вам!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Власть и любовь
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Змея выводит свой клубок
При свете канделябра Луиза выглядела еще красивее. Мягкие мерцающие огоньки словно трепетали в душной комнате, хотя неоткуда было взяться, казалось, ни малейшему ветерку; и кожа у Луизы, похоже, была тоньше, на ней был заметен малейший прыщик, каждая морщинка на лбу, оставленная тревогой, заботой, желанием. Луиза напоминала пастельный рисунок, отражение в зеркале, когда подчеркнуты все полутона. Белокурые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, и Луиза приподнимала их обеими руками, оголяя изящную шейку, а шевалье де Мобре, неподвижно сидевший в двух шагах позади нее, наслаждался зрелищем и пытался про себя решить, в каком месте поцелуй окажется более ощутимым и действенным.
Однако этот вопрос занимал его отнюдь не в связи с Луизой. Он отлично знал: она приходит в трепет от одного его дыхания, теряя над собой власть. Вопрос этот занимал его в отношении Мари!
Он полагал, что довольно долго ждал, выказывая уважение горю вдовы; теперь пора было снова вспомнить о новых обязанностях соблазнителя, не имевших ничего общего, в его понимании, с теми приемами, которые он когда-то демонстрировал перед Мари в пору ее юности.
Не отрывая взгляда от зеркала, Луиза почти не замечала собственного лица. Она причесывалась, машинально водя расческой по волосам, а сама украдкой рассматривала Мобре. Она не упускала ни единого его движения, ей казалось, что он томим желанием, так как время от времени в его глазах вспыхивал огонек. Она и предположить не могла, что взгляд шевалье загорался не при виде ее, а при воспоминании о Мари.
Режиналь обернулся, словно желая прогнать наваждение. И сейчас же хрупкая надежда Луизы на то, что он, наконец, ее приласкает, рухнула. Луиза круто развернулась на стуле и заглянула ему в лицо. Со страдальческим выражением она прошептала:
– Вы меня забываете, Режиналь!.. Да, да, забываете! Не возражайте! Я знаю, что вы скажете. У вас немало забот, вы должны направлять своими советами Мари, присматривать за ней, потому что она не привыкла к власти… А я-то, я-то как же, Режиналь! Неужели я не в счет? Ведь я целиком в вашей власти! Почему вы даже не смотрите на меня?
Мобре любезно улыбнулся и возразил:
– Да я смотрю на вас, Луиза! Смотрю и любуюсь!
– Нет! Вы меня даже не замечаете! Не видите, как я вас люблю, как меня волнует ваше присутствие и что вы для меня значите…
– Это не так! – запротестовал Режиналь с раздосадованным видом. – Однако я не могу вас не упрекнуть. Вы – изысканнейшая в мире девушка, самая красивая и соблазнительная во всех смыслах, и все же я выскажу вам свой упрек… Вы слишком беспокойны, слишком суетливы, дорогая. Вы всегда дрожите. Не проходит и четверти часа, как мы встретились, а вы уж раз сто переспросите: «Вы меня любите? Нет, вы не любите меня! Вы не обращаете на меня внимания…»
Мобре увидел, как в уголках губ Луизы залегли морщинки, а глаза внезапно подернулись слезами. Он подумал, что она вот-вот расплачется и ему придется ее утешать, и пожалел, что заговорил со всей откровенностью, продолжая про себя решать, мог ли он поступить иначе. Луиза, несомненно, привлекала его, он начал к ней привыкать, но порой ее поведение выводило его из себя. И было совершенно необходимо дать ей это понять раз и навсегда.
– Вижу, Луиза, вы вот-вот разрыдаетесь. А ведь вам известно, что я не выношу слез. Потому что не могу против них устоять. Это все равно что меня принуждали бы к чему-то против воли – а что может быть страшнее! Слезами вы добьетесь от меня любых клятв. Они будут лживы, но ведь вам только этого и надо, признайтесь!..
Она закусила губы и постаралась удержать слезы, уже готовые брызнуть из глаз.
Мобре отвернулся. Помолчав, Луиза наконец проговорила:
– Вот уж не думала, Режиналь, что любовь к вам причинит мне столько страданий! Бог свидетель: я все готова от вас стерпеть. Лишь бы вы были рядом, лишь бы я могла почувствовать, что вы со мной!
– Так на что вы жалуетесь? – вполне логично заметил он. – Разве я не рядом с вами? Вот он я: любуюсь очертаниями вашего тела, его соблазнительными округлостями. Неужели я не принадлежу вам, когда вот так вами восхищаюсь?
– Ну, не знаю, – с горечью произнесла она. – Конечно, вы рядом со мной. Вы попросили меня причесаться иначе, вот теперь и смотрите! Но о чем вы в это время думаете? Я не могу угадать ваши мысли. Ваши глаза смотрят на меня, а мысли где-то далеко. Дорого бы я дала, чтобы узнать, о чем вы сейчас думаете!
– Если вы заглянете внутрь моего черепа, – игриво произнес он, – вы найдете там себя, Луиза!
– А кроме себя – еще много всякой всячины, это уж точно!
Мобре снова напустил на себя скучающий вид и протяжно вздохнул:
– Опять упреки! Бедняжка вы моя! Я подозревал, что наша любовь спокойствия не сулит, но никогда бы не подумал, что помехой явится ваша требовательность, ревность, извечная неудовлетворенность! У нас и так забот предостаточно, к чему же еще другие, в особенности такие необоснованные, как ваши?!
Извне донесся шум: хлопнула дверь, застучали сапоги по плитам коридора, раздались вдалеке чьи-то голоса.
