Энтони О'Нил - Империя Вечности
Молодой человек задумался над его словами — и вновь устыдился.
— Кажется, в этом он прав.
— Не корите себя, мой мальчик. В любом случае, на вашу роль трудно было найти более достойного джентльмена.
Собеседники вышли на Нью-роуд. Вокруг сновали двухколесные экипажи, мелкие служащие спешили по домам.
— Именно ваше благородство, — продолжал археолог, — вкупе со скромностью и поможет вам в один прекрасный день приблизиться к чертогу.
— К чертогу?
Ринд по привычке попытался скрыть удивление (все-таки сэр Гарднер впервые заговорил о великой тайне), но потом сообразил, что может не скрывать своих чувств.
— К чертогу вечности? — с жаром воскликнул он и, заставив себя приглушить голос, прибавил: — Значит, он существует? На самом деле?
— Ну конечно существует.
— И вы… вы его видели?
Сэр Гарднер мимоходом оттащил Наполеона от вращающегося колеса экипажа.
— Видел, и, вероятно, чаще любого из англичан.
У Ринда чуть было не подкосились ноги.
— И… каков он? Я ведь могу спросить? Что там?
— Обычно, — промолвил сэр Гарднер, — чертог сам говорит за себя.
— Но… как же лицо Бога? Тайны вечности?
— Все это лучше увидеть собственными глазами… И вы увидите. Я как никогда уверен в этом. Хотя, разумеется, не мне решать, достойны вы или нет.
— А как… — Ринд обошел торговца спичками. — Как я узнаю?
Археолог улыбнулся.
— Спросите себя, когда заглянете в очи Сфинкса.
В Риджентс-парке Наполеон, едва освободившись от поводка, помчался знакомиться с огромным мастифом. Внезапно налетевший ветерок заставил шептаться листву на верхушках деревьев; гуляющие дамы схватились за свои шляпки, а где-то неподалеку расчирикались воробьи. Сэр Гарднер несколько раз облегченно вздохнул и промокнул лоб. Ринд зачарованно смотрел в вечернее небо, благоговейно размышляя об открывшихся перед ним возможностях.
— Нужно еще решить, что я скажу Гамильтону, — вдруг произнес он.
— Разумеется, только правду, — ответил сэр Гарднер, убирая носовой платок обратно в карман. — Что я наконец-то признал существование чертога. Однако ни словом не обмолвился, где его нужно искать.
— И где же его искать?
— В Египте. Где-то там.
— Под Сфинксом?
— Занятная идея. Знаете, между лапами Сфинкса действительно спрятан чертог, только совсем не тот.
— Тогда в копях Клеопатры?
Сэр Гарднер усмехнулся, но не стал отвечать прямо.
— Все начинается и все заканчивается в Египте. Чертог привлечет вас к себе, так же как он в последнее время привлек многих — слишком многих. Вы сами отыщете путь. Поверьте мне, непременно отыщете.
— А Гамильтон, — проговорил шотландец, наблюдая за тем, как терьер поливает юное деревце, — он не нашел дороги?
— У. Р. не совсем подходил для этого. Трудно вам объяснить, каких именно качеств ему не хватает. Вроде бы есть у него и верность, и способность ценить прекрасное. Прошу вас, поймите правильно: это весьма почтенный джентльмен, преданный тем, кому служит. Больно вспоминать, как часто я и некоторые другие безвинно мучили его — и только за излишнее упорство, что, разумеется, мало нас извиняет… И все-таки это не самый скромный человек на свете — уверен, вы понимаете, о чем я, — и этого одного достаточно, чтобы исключить его из рядов посвященных.
— А как же, — начал Ринд, припомнив гамильтоновские списки людей, якобы посетивших чертог, — Ричард Лепсиус, экстравагантный пруссак?
— Он изрядно потрепал мне нервы, — признал сэр Гарднер. — Размах экспедиции, сам источник спонсорских денег… Я бросил все дела и ринулся в Египет, чтобы потолковать с этим Лепсиусом, заморочить его и по возможности направить на ложный путь. Однако в конце концов мне открылся человек глубоко смиренный, несмотря на нелепую браваду. И я не ошибся. Честь его возобладала, и тайна осталась тайной.
— Ну а Денон?
— О, Денон, — восторженно подхватил археолог. — Дамский угодник, денди, салонный остряк… И опять-таки, человек, не раз доказавший свою гуманность на деле. Затеявший сбор помощи жертвам землетрясения в Калабрии, проливавший слезы над полями сражений, сокрушавшийся о строителях пирамид и заявлявший, что ни в одном из рабочих нельзя видеть лишь орудие… Таков был Денон, лицезревший чертог вечности.
— Вы с ним когда-нибудь встречались?
— Не могу сказать точно. Кажется, я однажды видел его издалека — бредущим по берегу Сены, в полосатом жилете и сюртуке бутылочного оттенка… Тогда, в тысяча восемьсот девятнадцатом году, ему было глубоко за семьдесят. Один знакомый даже предположил, что и мне бы стоило поучиться под началом этого благородного старика: он проявлял великодушную щедрость к любому, кого считал достойным. Однако в то время Египет почти не занимал меня, да и самого Денона я знал просто как писателя, увлеченного этой страной, не более. Лишь по прошествии многих лет я оценил его по-настоящему, как цельную и мужественную личность, но, сами понимаете, его уже не было среди нас.
— Хорошо, а Наполеон Бонапарт? — не отступал Ринд. — Он тоже воплощение скромности?
— Точнее — человек своих принципов.
— Но видевший чертог? Или хотя бы познавший его тайны?
— По крайней мере он сам так считал.
— Ему же открылось грядущее? Из уст «красного человека» — этой таинственной фигуры?
— Открылось… Или, может быть, лишь показалось.
Ринд замолчал; он чувствовал себя так, словно наконец пробился через запертую дверь — и обнаружил за ней непроницаемую стену.
— Боюсь, я стал слишком туманно выражаться, — улыбнулся сэр Гарднер. — Прошу вас, помилуйте. Тайна чертога принадлежит могучей силе, которая существует вот уже много столетий, однако со времен Наполеона ее разгадка висит на волоске: чье-нибудь неосторожное слово, минутная слабость может все погубить. Кстати, подозреваю, что вы последний из иноземцев, кому дозволят насладиться красотами чертога, последний из принятых в братство Вечности, — прибавил он и свистом подозвал Наполеона.
— А если я поделюсь тем, что узнаю, с ее величеством? — спросил Ринд. — Останусь ли я членом вашего братства? Или вынужден буду молчать до скончания дней?
— Не хотелось бы путать вас еще сильнее, — промолвил сэр Гарднер в наступающей тьме, — но, дорогой мой Алекс, думаю, вы сами убедитесь: одно другому не мешает.
По дороге на Йорк-стрит они остановились перед безупречно вымытой витриной магазина гравюр и эстампов якобы с целью полюбоваться египетскими литографиями Давида Робертса[74] — «Карнакский двор» и «Медник на восточном базаре», а в действительности — чтобы понаблюдать за преследующим их соглядатаем.