Юрий Дольд-Михайлик - У Черных рыцарей
— Выходить за пределы усадьбы воспрещается! Смерть! — произнёс он на чистейшем русском языке и вышел на крыльцо, даже не оглянувшись.
Единственная вещь в этом доме, которая о чём-то говорила Домантовичу, была явно русского происхождения: икона с изображением Пантелеймона-целителя. Домантович где-то видел такую икону. В правой руке «целитель» держит маленькую ложечку, в левой — большую чашу, верно, лекарство.
Увидев икону, гость знаками спросил глухонемого: мол, кто это? Хозяин дома ударил себя в грудь рукой и широко по-славянски перекрестился. Домантович понял — хозяина тоже зовут Пантелеймоном.
Но Пантелеймон — чисто русское имя! Неужели его привезли в Россию? Нет, этого не может быть! Почему же тогда на аэродроме слышались обрывки немецкой речи? Во время посадки он видел силуэты гор, во дворе растительность похожа на субтропическую… Что же это — Абхазия? Кавказ? Нет, не может быть! Это юг! Но какой? Эх, нечего ломать голову. Придёт время, и все станет ясно! Правда, тоскливо, но что поделаешь. Надо найти какую-либо работу, починить скамью под раскидистым деревом или повозиться в саду. Рукам работа — голове отдых!
Так когда-то приговаривала бабушка, отрывая внука от книжек, чтобы нарубил дров или наносил воды. Вот Домантович и найдёт себе завтра занятие — это хоть немного отвлечёт от назойливых мыслей.
Но всё произошло не так, как он планировал. В половине восьмого утра, а не в восемь, как обычно, глухонемой вошёл в комнату, где поселился Домантович, и открыл жалюзи на обоих окнах. Потом жестом стал приглашать квартиранта завтракать, чему-то радостно и широко улыбаясь.
Домантович плохо спал ночь и тоже жестами попросил хозяина не хлопотать, а поставить завтрак на маленький столик в углу комнаты. Так бывало уже не раз, и глухонемой охотно соглашался. Но сейчас он заупрямился и даже, словно шутя, стащил с Домантовича одеяло. Пришлось подняться и одеться. Да ещё дважды. Хозяин вдруг вышел на минуту и вернулся с шёлковой кремовой рубашкой и ярко-красным галстуком в руках. Рубашка, очевидно, принадлежала глухонемому, она была велика Домантовичу. Пришлось засучить рукава и расстегнуть воротник. Даже без галстука Домантович теперь выглядел вполне прилично, и в глубине души радовался, что не придётся натягивать старый, поношенный мундир, в котором его сюда привезли.
Вся необычность поведения глухонемого объяснилась, как только Домантович переступил порог столовой: за четырехугольным столом, сервированным сегодня по-праздничному, хлопотала молодая и хорошенькая девушка. Чуть вздёрнутый нос придавал лицу несколько задорное выражение, большие карие глаза глядели на вошедшего приветливо и с любопытством.
— Сестра вашего хозяина, Нонна! — ласково улыбнулась девушка, продемонстрировав привлекательные ямочки на щеках, покрытых нежным румянцем. Говорила она по-русски, с милым сердцу Домантовича оканием.
— Очень приятно познакомиться! — искренне вырвалось у него. За пять дней он впервые услышал человеческий голос и действительно обрадовался, что можно поговорить.
— Я просила брата пригласить вас к завтраку немного раньше, так как очень проголодалась и…
— О, в дороге почему-то всегда хочется есть! Вы приехали издалека? — как бы с обычным в таких случаях любопытством спросил Домантович, хотя сердце у него и дрогнуло в ожидании ответа.
— Издалека, отсюда не видать, — естественно рассмеялась девушка и сразу стала приглашать к столу, ловко наполняя тарелки брата и его квартиранта. Вам вина или, может, коньяка?
— Вообще с утра я не пью, но сегодня по случаю вашего приезда… Вы даже не представляете, как мне было тоскливо! Как…
Лицо Нонны нахмурилось.
— Бедный Паня! С ним, конечно, нелегко. Особенно человеку, который видит брата впервые и ещё не приспособился… Я вас понимаю, не осуждаю, и всё же…
— Простите, я не хотел…
— Я тоже не хотела затрагивать эту невесёлую тему. Как-то вырвалось… А теперь — ни словечка о печальном и неприятном! Договорились?
— Ещё бы! За такой тост я выпью даже коньяка! А что налить вам?
— Сейчас поколдую! — Нонна покрутила руками, закрыла глаза и медленно начала сводить далеко расставленные пальцы. — Тоже выпал коньяк! — воскликнула она с деланным ужасом. — Ну и достанется же нам обоим, если я напьюсь!
— А немного опьянеть приятно, так, чтобы чуть-чуть затуманилась голова.
— О, услышали б вас у меня дома! Тётка, у которой я живу, непременно решила бы, что вы хотите сбить с пути праведного её крошку! Она никак не может привыкнуть к мысли, что я уже взрослая. Я так просила, так умоляла отпустить меня к Пане!
— А вы надолго приехали к брату?
— Это будет зависеть от того, как меня здесь примут.
— Если бы это зависело от меня.
— А почему бы и нет? — лукаво улыбнулась девушка — Брат, вы же видите, какой, с ним и не поговоришь, и не развлечёшься. Из-за своего физического недостатка он стал настоящим отшельником. А в городе я никого не знаю — я здесь впервые.
— А почему вы с братом не живёте вместе, и как вы, русская, вообще очутились здесь?
— О, это длинная история! К тому же мы договорились не касаться печального!.. Но, чтобы вас не мучить, скажу коротко: родители наши умерли, когда я была ещё совсем маленькой, и меня удочерила богатая тётка. Брата тоже содержит она, но не хочет, чтобы он жил с нами: боится, что её единственная наследница станет мизантропкой, всё время имея перед глазами молчаливого Паню… И больше ни о чём не хочу вспоминать! Лучше выпьем! Только теперь налейте мне вина, а себе — что хотите. Я сегодня устала и никуда не пойду. И хочу, чтобы вы чуть захмелели, чуть-чуть, как вы говорили, ровно настолько, чтобы стать интересным собеседником.
— За интересный разговор!
Когда они чокнулись, тонкое стекло зазвенело, и Домантовичу вдруг показалось, что в лице глухонемо то что-то дрогнуло. Лишь на мгновение, едва уловимое мгновение! Потом оно снова обрело радостновзволнованное выражение.
Поспешно наполнив свою рюмку, глухонемой тоже высоко поднял её, словно провозглашая безмолвный гост. Нонна рывком схватила брата за руку и прикусила губу. Две властных морщинки залегли у неё на переносье. Глухонемой медленно опустил руку.
— Вы слишком суровы, Нонна, — вступился за своего хозяина Домантович. — Совершенно естественно, что брат хочет отпраздновать ваш приезд.
Нонна капризно надула губы.
— От коньяка брат быстро пьянеет. Вообще ему вредно пить.
— За те пять дней, что я живу у него, мы выпили не один кувшин вина, и, уверяю вас, ни разу…
— Вино — другое дело… — произнеся эти слова, Нонна так укоризненно поглядела на брата, словно он мог слышать её разговор с Домантовичем.
