Генри Хаггард - Клеопатра
– Еще чашу уксуса! – крикнула она рабу. – Моя трапеза еще не закончена. – И она сняла вторую жемчужину.
– Нет! Клянусь Вакхом, не нужно! Этого я не позволю! – воскликнул Антоний и схватил ее за руки. – Я уже достаточно увидел. – И в этот миг, движимый сам не знаю какой неведомой силой, я громко крикнул:
– Еще один час миновал, о царица! Проклятие Менкаура стало на час ближе!
По лицу Клеопатры разлилась пепельная бледность, и она в ярости развернулась ко мне. Остальные в недоумении воззрились на меня, не понимая, что означают мои слова.
– Жалкий раб, как ты смеешь пророчить мне несчастья? – крикнула она. – Заговоришь еще раз, и тебя накажут батогами, как преступника! Как злого колдуна, накликающего беду! Это я обещаю тебе, Гармахис!
– О чем говорит этот никчемный астролог? – спросил Антоний. – Говори, почтенный, и объяснись поподробнее, ибо проклятиями просто так не бросаются.
– Я служитель богов, благородный Антоний. Боги вкладывают в мои уста слова, которые я произношу, но не даруют их понимание, и смысла их я не могу прочесть, – смиренно ответил я.
– Вот как. Ты служишь богам, о многоцветный вещун! – он сказал так, имея в виду мое великолепное одеяние. – Что ж, а я служу богиням. Они, конечно, не столь суровы. И скажу тебе по секрету, я тоже произношу слова, которые они вкладывают в мой разум, и тоже не понимаю их смысла. – Он вопросительно посмотрел на Клеопатру.
– Оставь этого негодяя, – торопливо проговорила она. – Завтра мы избавимся от него. Ступай прочь, презренный!
Я поклонился и ушел. По дороге я услышал, как Антоний обратился к Клеопатре:
– Быть может, твой астролог и негодяй – ибо все мужчины таковы, – но он мне нравится: у него вид и манеры, достойные царя, к тому же он умен.
За дверью я остановился, не зная, что делать, ибо разум мой затуманился от горя. И тут кто-то прикоснулся к моей руке. Я поднял глаза – это была Хармиона, которая последовала за мной, незаметно выскользнув из зала, когда пирующие начали вставать из-за стола.
В беде Хармиона всегда была на моей стороне.
– Следуй за мной, – шепнула она. – Тебе грозит опасность.
Я пошел за ней, ибо мне тогда было все равно, что со мной случится.
– Куда мы идем? – спросил я через какое-то время.
– В мою комнату, – ответила она. – Не бойся. Нам, придворным дамам Клеопатры, нечего терять. Если кто-нибудь увидит нас, они решат, что мы любовники и у нас свидание. Тут этому никто не удивится – такие у нас нравы.
Мы незаметно обошли толпу, оказались у небольшой двери, ведущей на лестницу, и, никем не замеченные, стали подниматься. Лестница вывела нас в небольшой коридор, и по нему мы шли, пока не увидели дверь с левой стороны. Хармиона, не произнося ни звука, вошла в темную комнату, я последовал за ней. Внутри она задвинула на двери засов и, раздув трут, зажгла висячий светильник. Когда огонь разгорелся, я осмотрел комнату. Комната была небольшая, с единственным окном, которое было тщательно занавешено. В остальном она выглядела довольно просто: белые стены, несколько сундуков для одежды, старое кресло и нечто вроде туалетного столика, на котором лежали гребни, стояли флакончики с духами и прочие мелочи, которые обычно имеют в своем хозяйстве женщины. Над белым ложем с накинутым на него вышитым покрывалом висел прозрачный газовый полог от комаров.
– Садись, Гармахис. – Хармиона указала на кресло. Я сел, а сама она откинула прозрачный полог и села на кровать.
– Знаешь, что сказала Клеопатра, когда ты вышел из пиршественного зала? – наконец спросила она.
– Нет, откуда же я могу знать?
– Она проводила тебя взглядом, и я, подойдя к ней, чтобы оказать какую-то услугу, услышала, как она тихонько пробормотала: «Клянусь Сераписом, с меня довольно. Я положу этому конец. Завтра его задушат!».
– Что ж, – ответил я, – это возможно, хотя после всего, что у нас с ней было, я не верю, что она решится послать ко мне убийцу.
– Да почему же ты в это не веришь, глупейший и упрямейший из людей? Или ты забыл, как был близок к смерти в Алебастровом зале? Кто спас тебя от ножей подлых евнухов? Может быть, Клеопатра? Или я и Бренн? Подожди, я вот что еще скажу: ты не можешь поверить в это из-за своей глупости. Тебе кажется невозможным, чтобы женщина, которая лишь вчера была тебе женой, может сегодня предательски обречь тебя на смерть. Нет, не отвечай! Я все знаю, и вот что я тебе скажу: ты не понял всей неизмеримой глубины коварства Клеопатры, и ты даже не представляешь, насколько черно ее сердце. Она бы не колеблясь убила тебя в Александрии сразу, если бы не испугалась, что весть о твоем убийстве выйдет за стены дворца, всколыхнет народ Египта, и ей придется плохо. Вот для чего она привезла тебя сюда: чтобы здесь тайно умертвить. Ибо ты ей больше не нужен. Зачем ты ей? Сердце твое она покорила, ты отдал ей всю свою любовь, силой и красотой твоей она уже пресытилась. Она лишила тебя наследного права на трон и заставила тебя – царя! – вместе с придворными дамами стоять за ее пиршественным столом. Она даже украла у тебя великую тайну священного сокровища!
– Ты и это знаешь?
– Да, я все знаю. И сегодня ты увидел, на что тратятся сокровища, хранившиеся в пирамиде три тысячи лет, которые должны были спасти Кемет в час беды? Тратятся на то, чтобы удовлетворить порочную страсть к роскоши этой царицы-македонянки, этой чужеземки. Ты видишь, как она сдержала свою клятву сочетаться с тобой освященным богами браком. Гармахис, неужели твои глаза до сих пор не раскрылись, чтобы увидеть правду?
– Раскрылись, и я вижу все слишком хорошо. Она клялась, что любит меня, и я, жалкий, несчастный глупец, поверил ей!
– Клялась, что любит тебя? – Хармиона подняла на меня свои томные глаза. – Сейчас я покажу тебе, как она тебя любит. Знаешь ли ты, что это за дом? Раньше здесь обучались жрецы, а жрецы, что тебе, Гармахис, известно как никому другому, знают много хитростей. В этой небольшой комнатке жил верховный жрец, а в соседней комнате и в комнате внизу на службы собирались остальные жрецы. Старуха рабыня, которая убирает в доме, рассказала мне об этом, и еще она открыла мне то, что я сейчас покажу тебе. Теперь, Гармахис, следуй за мной, и ни звука!
Хармиона задула светильник, и при слабом свете, проникавшем в комнату через занавешенное окно, повела меня за руку в дальний угол. Там она нажала плечом на стену, и в ее толще открылась дверь. Когда мы вошли, она закрыла дверь, и мы оказались в небольшой каморке, примерно пять локтей в длину и четыре в ширину. В нее проникал слабый свет, и откуда-то доносились чьи-то голоса. Отпустив мою руку, Хармиона неслышно шагнула к противоположной от двери стене и стала внимательно к чему-то присматриваться. Потом так же тихо вернулась и, шепнув: «Тихо!», потянула меня за руку. И тут я увидел в стене множество просверленных смотровых отверстий, которые с противоположной стороны были скрыты в каменных рельефах. Я заглянул в отверстие, которое было прямо передо мной, и вот что открылось моему взору: подо мной в шести локтях находился пол другой, большой комнаты, освещенной светильниками с благовониями и уставленной прекрасной мебелью. Это была опочивальня Клеопатры, и там, в десяти локтях от нас, на золоченом ложе сидела она сама, царица Клеопатра, а рядом с ней – Антоний.
