Сергей Хачиров - Ксанское ущелье
Сотня, переполошив аульных собак, промчалась к окраине аула, где когда-то была сакля, а теперь лежала лишь черная груда камней.
«И зачем я мчался сюда? — запоздало подумал Амилахвари. — Не приехал же сюда ненавистный разбойник, чтоб посидеть на пепелище! Но куда он мог направиться этой дорогой? Куда?»
Оглядев пепелище, князь обнаружил старый, наполовину свалившийся плетень:
— Спалите и его!
Когда огонь столбом поднялся в небо над развалинами сакли, Амилахвари подумал, что злость и обида не затухнут в его душе, даже если он еще сотню раз сожжет дотла жилище абрека. Только голова Васо, насаженная на кол, может успокоить сердце. Только Васо, болтающийся на толстом суку какого-нибудь дерева, может порадовать его.
— Нодар!
Новый доверенный, заменивший Коциа, подбежал к князю.
— Как ты думаешь, куда мог отсюда скрыться Хубаев?
— Только на Барот, ваше сиятельство.
— Почему?
— Там леса. Есть где скрыться с отрядом.
— За мной! — рявкнул неотмщенный Амилахвари. — На Барот!
Глава двадцать третья
Напрасно Внуковский обольщался мыслью, что он со своим отрядом в лесу за аулом Барот, как у Христа за пазухой. Напрасно.
Отряды Васо и Габилы, спешившись, скрытно приближались к лесу перед Баротом, сжимая его подковой, чтобы подойти к роте Внуковского с тыла. Но затяжной бой с теми боеприпасами, которые у них были, они не могли вести. Им нужно было подобраться к стрелкам капитана до кинжального броска, до сабельного удара, а если бой вдруг не получится таким, каким они его наметили, отступить, чтобы не потерять людей.
Прямо на Барот, в лоб, должна была выступить с частью отряда Ольга. Даже не выступить, а только произвести как можно больше шума, чтобы убедить зарывшихся на опушке в землю, запрятавшихся в расщелинах скал и за валунами стрелков Внуковского в своем намерении с минуты на минуту атаковать их по фронту. Атаковать стремительной кавалерийской лавиной.
— У нас нет времени, — торопил Васо. — Пойми, Габила, этот «японец» зароется в землю, нам его оттуда не выкурить.
— Ты прав, Васо, прав, — охлаждал пыл товарища Габила. — Но пойми и ты: у нас с тобой не солдаты, а вчерашние хизаны. Мы их от земли оторвали да и сами от земли только что оторвались. Какие мы с тобой командиры?
— Что ты хочешь сказать?
— А то, что наши хороши, когда они обороняются. Они привыкли к своим горам, здесь им легко спрятаться. В наступлении у них нет такой уверенности, в наступлении они становятся мишенью. Тем более, люди видели у Внуковского пулеметы.
— Пулеметы?
— Да. Сколько их, где они, неизвестно.
— Значит, оставить этого скота у себя за спиной?
— Не горячись.
— Скажи мне, Габила, чего ты хочешь?
Габила сверкнул из-под бровей усталыми, но горячими глазами:
— Хочу, чтобы второй раз твой крестник не показал нам свои пятки.
Васо потупился. Действительно, чего они тогда ждали? Чего мудрили? Надо было, отправляясь на место скачек в мундирах капитана и уездного начальника, прежде всего прихлопнуть их хозяев. Век живи, век учись. Прав Габила. Надо и ему, Васо, со своего фланга перед самым броском на солдат Внуковского аккуратно снять наблюдателей, в первую голову обнаружить пулеметчика и заткнуть глотку пулемету.
Условились начать атаку на рассвете, когда наблюдателей, сидящих в секрете, тянет в сон, когда утренний туман еще надежно спрячет их в густом лесу, но уже не помешает рассмотреть вражескую цепь или ленту свежей траншеи.
Ждали рассвета.
Неразлучная после захвата Бакрадзе и Внуковского троица — Асланбек, Авто и Дианоз — рассказала, как князь Амилахвари рвал и метал, что не успел нагнать после Цубена исчезнувших буквально на глазах абреков.
— Странное дело, Васо, — рассказывал добродушный Авто. — Когда мы сидели в засаде у твоего аула, Черный Датико настоящую загадку нам задал. Весь аул пожег, а саклю Батако оставил. К чему бы это? А у тебя так даже плетень велел сжечь.
— Мало ему сакли?
— Видно, мало.
— Так в чем загадка-то?
— А вот в чем. Сначала его холуи оставили саклю Батако в покое. А потом вернулись и ее подожгли.
— Как это «потом»?
— Именно потом. Сначала вроде совсем не хотели ее трогать. А потом вернулись с полдороги и подожгли.
— Тебе не почудилось?
Авто с усмешкой повернулся к товарищам, приглашая их в свидетели. Дианоз и Асланбек кивнули головами: точно.
Васо схватился за голову: не потому ли и ушел Внуковский, что охранял его Батако? Не потому ли и сейчас Внуковский занял самую выгодную позицию, в лесу перед аулом Барот. Спереди, под горой, долина и аулы как на ладони, сзади трудный подъем и лес реже — насквозь просматривается. Не Батако ли подсказал?
— Батако сюда!
— Батако уже два дня никто не видел.
Огорчение достаточно ясно отразилось на лице молодого командира, и Дианоз посочувствовал:
— А что такое, Васо?
— Я вас хочу спросить, разведчики, что еще вы приметили? Что намеревался делать Черный Датико?
— Кто его знает, что он собирался делать, но оттуда он в Цубен заторопился.
Васо мучительно прикидывал: если Амилахвари вернулся с сотней, чтоб с ним поквитаться и подошел к его родному аулу, то, значит, князь не знал, где его искать. А если он направился опять в Цубен, значит, он хотел бы соединиться с отрядом капитана Сокола или вытрясти из цубенцев сведения о том, куда ушел он, Васо. И очень может быть, сейчас, когда он, как охотник, скрадывает зверя, другой охотник скрадывает их.
Как бы там ни было, а попасть в клещи между ротой капитана Внуковского и сотней Амилахвари его отряд не должен. Есть только два выхода из создавшейся ситуации: нанести стремительный, молниеносный удар по отряду Внуковского и встретить, приготовившись, а главное, пополнив чужими патронташами свои подсумки, сотню Амилахвари. Или уйти без боя сейчас, пока не поздно.
Васо слышал и не слышал то, о чем говорили его соратники.
Рядом медленно и рассудительно басил Авто:
— Если эта змея Батако и в самом деле улизнул, спать не буду, пока ему голову не сверну. То-то они его саклю не жгли.
— Но ведь сожгли же, — пожал плечами Асланбек.
— Сожгли. Как раз для того, наверно, чтобы у нас никаких подозрений не возникло. А?
— Наверно, — гадал парень.
— Чего там «наверно»? Точно, — вмешался обычно молчавший Дианоз.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — отмахнулся Дианоз.
И Асланбек дорисовал картину:
— Если бы он к нам с чистым сердцем пришел, он бы не ждал, когда ему оружие дадут. Он бы и своих «оруженосцев» привел, о которых ты, Сослан, рассказывал.
