Наталья Павлищева - Дмитрий Донской
Мгновение стояла полная тишина, потом загалдели все разом. Уловив в гудении голосов согласие со своими словами, великий князь чуть помолчал, дав выговориться меж собой, потом поинтересовался:
— Согласны?
И умудренные опытом люди, много лет правившие уделами и водившие в бой сотни воинов, засмеялись:
— Да, Дмитрий Иванович!
Облегченно смеялся и Дмитрий Константинович Нижегородский. Точно камень с души свалился, вроде и не один он теперь супротив Мамая! Великий князь повернулся к тестю:
— Ну, а ты, Дмитрий Константинович, что скажешь?
Тот встал, чуть смущенно потоптался на месте, остальные вмиг затихли, было интересно, что ответит, потом развел руками:
— Ну что тут скажешь, князь Дмитрий Иванович? Велик ты умом, хотя и не стар годами.
Долго еще обсуждали, где и как собираться, кто с каким числом воинов подойдет, где остальных ждать будет. Все сходилось на Москве.
Самым удивительным было чувство единения, которое вдруг испытали давно разрозненные меж собой князья и бояре. И настолько новым и чудесным оно оказалось, что расходились словно после праздничной литургии, просветленные и счастливые. Умудренные опытом мужи качали головами на этого едва ли не мальчишку.
Ай да князюшко!.. Эк сумел всех убедить да под себя поставить! И ведь прав, ох как прав! Может, и пришло время Орде отвечать?
Снова почувствовала себя Русь под сильной рукой Москвы, и от этого стало как-то спокойней, хотя в Москве совсем молодой князь.
Когда расходились, тесть великого князя нижегородский князь Дмитрий Константинович не торопился, хотелось поговорить с Дмитрием наедине. Задержался вроде, чтобы спросить про Евдокию и деток, но было понятно, что не это в первую очередь волнует тестя.
В длинной, почти до пят, синего бархата подбитой соболями шубе и высокой собольей шапке, несмотря на вполне теплую уже погоду, Дмитрий Константинович казался даже выше и крупнее, чем был на самом деле. Остановившийся рядом с ним на минутку Андрей Федорович Ростовский смотрелся так вовсе мелким. Но стоило подойти Дмитрию Ивановичу, как все величие нижегородского князя куда и девалось. На что крупен Дмитрий Константинович, но рядом с зятем и он словно стал мельче, уже не выглядел глыбой.
Спокойно дождался, пока зять распрощается со всеми и повернется к нему, чуть с досадой крякнул:
— Еще раз благодарствую, Дмитрий, что от позора спас.
Тот нахмурился:
— Доиграется Васька со своим неуемством до беды… Скажи, чтоб осторожней был.
Ни на первом, ни на втором сборе не было двух князей — Олега Рязанского и Михаила Александровича Тверского. Ну, с Олегом ясно, тот крайним к Орде сидит, ему первому все шишки достаются. У рязанского князя одна задача — ни с кем не поссориться, его дело сторона, потому рязанцы к себе не пускают и сами никуда не идут. А вот Михаил Александрович Тверской не просто в стороне, он супротив. Чего бы ему не приехать? Супротив Дмитрия Московского, а значит, теперь и против остальных.
Сам тверской князь в это время был снова в Литве. Отправив двух ловких, а главное, денежных своих сторонников к Мамаю, он поспешил с новостью к Ольгерду. Но литовец был хмур. Сказывались годы и беспокойство на границах с немчинами. Сестра Ульяния тоже прихварывала.
На обнадеживающие заверения о скором получении ярлыка для себя Михаил Александрович услышал вялое:
— Уже бывало…
Но не прошло и двух дней (уезжать так сразу было некрасиво), как Ольгерд позвал Михаила к себе и вдруг швырнул ему грамоту. Князь глянул, фыркнул, точно кот на горячее:
— Доносам веришь?!
— Что здесь донос? Бежал к тебе Иван Вельяминов?
— Ну бежал, так что ж? Всякий боярин может к другому князю перейти, и от тебя в Москву уходили…
Ждал, что Ольгерда разозлят такие слова. Но тот словно не заметил обидного намека, усмехнулся:
— И от меня уходили. Только уходили, а не бежали! Объявляли перед всеми о своем решении, я отпускал, потому как ты прав, они люди вольные. А к тебе как тати в ночи, не сняв крестоцелования, да еще и с купчишкой, на которого плюнуть слюны жалко!
— Мало Москва своих слов нарушала, забыл, как я в темнице сидел?!
— Ты не в темнице, а на боярском дворе. Нарушал и я, митрополит у меня действительно в темнице сидел. Но одно другому рознь! С огнем играешь! Грамоту-то до конца дочитай…
Михаил Александрович снова взял грамоту в руки. Писал зять Ольгерда Владимир Серпуховской. Сообщал, что Михаил Александрович неправедно принял бежавшего как тать Ивана Вельяминова и сурожского купца Некомата-бреха с надеждой, что те снова купят ярлык. В этом не было ничего нежданного. А вот дальше… Чем дальше читал тверской князь, тем темнее становилось его лицо, потому как Владимир Андреевич от имени всех русских князей сообщал Ольгерду, что никто поддерживать Тверь не станет, так решено, а коли Михаил Александрович снова войной пойдет, то получит отпор от всей Руси сразу! И просил его, Ольгерда, не вмешиваться.
Литовец не стал говорить, что второе письмо пришло княгине Ульянии от дочери Елены Ольгердовны. Та простым языком рассказывала матери, сколь едины супротив дяди Михаила русские князья, и просила передать отцу, что действительно не стоит ввязываться, это не то, что было пять лет назад. Княгиня поразилась мудрости своей дочери. Старый Ольгерд, прочитав это послание, усмехнулся:
— Ты братцу своему неугомонному подскажи! Будет ведь бит и проклят!
Но братец закусил удила. Когда беглецы появились у него в Твери, то много рассказывали о том, как недовольны в Москве Дмитрием, как легко его столкнуть с престола, стоит только поддеть плечом. А уж ярлык Некомат обещал купить непременно, было бы кому. Вскользь заметил, что предлагал и Дмитрию, но тот глуповат, вроде не понял даже. Потому Михаил ждал возвращения или хотя бы вестей от купца, ничего и никого не слушая. Казалось, нашел столь сильную поддержку, что уж теперь Митьке московскому не устоять! А когда все станет ясно, то и Ольгерд поддержит, не глупец же он!
Иван Вельяминов
Некомат вился ужом сначала дома в Москве, потом в Твери, а теперь вот по дороге к Мамаю. Ох как тошно было на душе у Ивана Васильевича! Они уехали из Твери столь спешно, что не узнали, как же в Москве отнеслись к исчезновению боярина. Хотя, чего уж думать, Дмитрий небось зубами поскрипел…
При мысли об одураченном князе настроение у Ивана Вельяминова чуть поднялось, но ненадолго. Вспомнил, что кроме Дмитрия там еще и его собственные родичи есть. По чести Вельяминовых бегство Ивана — удар сильный, но думать об их обидах не хотелось. Самому бы выжить.
