Кристофер Харт - Аттила
Аттила заговорил очень медленно, не отрывая взгляда от перекошенного лица святого Иоанна.
— Ты хочешь мне сказать, что моя мать, умершая, когда я еще был младенцем у ее груди, сейчас горит в твоем вечном христианском аду?
— О, несомненно! — завывал святой Иоанн. — Плоть ее, и та самая грудь, что давала тебе молоко, ее мягкие и благоуханные волосы, ее гибкие члены, ее женственные красивые ягодицы — все это целуют языки адского пламени, и все, все каждый день хиреет и чахнет в этих непоправимых муках проклятых!
Мальчик уже поднял ножны и вытащил меч.
— Уйди немедленно, — спокойно сказал он.
— Я не сделаю этого! — вскричал святой Иоанн. — Сам Господь, Владыка всех небесных сил, привел меня сюда, чтобы блистательно завоевать твою душу! И я завоюю ее во имя Христа, я сделаю это, пока солнце…
Аттила приставил острие меча к морщинистым, обвисшим складкам на шее старика.
— Я сказал, убирайся.
— Я не страшусь тебя, ты, дьявольский грешник! — вопил святой Иоанн, однако его охватила дрожь, напоминавшая испуг. — Я не страшусь тех, кто может уничтожить мое тело, а лишь тех, кто может уничтожить душу!
— Значит, ты болван, — усмехнулся мальчик. — Даже темный маленький ребенок из моего народа скажет тебе, что тело и душа неразделимы, и нельзя извлечь душу из тела, как косточку из сливы. Тело и душа едины, как… как… — он подыскивал образ, — как солнце и закат.
Святой Иоанн уставился на мальчика и застонал — скорбный вой словно поднимался прямо из его живота.
Мальчик чуть сильнее вдавил острие в морщинистую глотку.
— А теперь уходи, — велел он и со слабой улыбкой добавил: — И пусть отец наш, Астур, смилостивится над твоей душой.
Упоминание дьявольского имени подействовало так, как не смог подействовать меч. Взвыв, святой Иоанн повернулся и помчался с прогалины прочь, зажав уши руками; его длинные грязные юбки развевались вокруг костлявых веснушчатых ног.
Начинался дождь. Мальчик свернул лагерь, сел верхом и отправился дальше.
Но и тут святой Иоанн не оставил его в покое.
Выглядывая из-за деревьев, он продолжал завывать:
— Ты едешь под крылья демонов, мальчик!
Аттила не обернулся. Он наклонил голову, пробормотал:
— Значит, так тому и быть, — и поехал прочь под дождем.
* * *Он ехал вверх, в горы, среди высоких сосен, чей смолистый запах был так свеж на ветру, во влажном воздухе. Высоко на обнаженной вершине он попал под первый снегопад. Снежинки падали ему на руки и на конскую гриву и быстро таяли.
На ночь он построил простой шалаш из сосновых веток и завернулся в свое единственное одеяло, умирая от тоски.
Ему было холодно и одиноко. И даже когда он заснул, зубы его оставались крепко сжатыми, потому что даже печаль Аттила считал недопустимой.
Он ставил силки из конского волоса на кроликов, высматривая, где они устраивают свои предвечерние пробежки. Он варил птичий клей из семян травы и листьев падуба, а потом намазывал его на ветви деревьев и ловил птиц.
Птички, запеченные на костре, были на один укус, и он съедал их вместе с костями. Он сплел рыболовную корзинку из ореховых веток и до отвала наелся печеной речной рыбы.
Краски становились все насыщеннее, год переходил в осень, и Аттила находил достаточно диких фруктов, семян и орехов, чтобы поддержать жизненные силы. Он научился обкусывать питательную кожицу с плодов шиповника, не задевая противных волосков в середине. Он научился запекать сосновые шишки, чтобы они лопались, и доставал изнутри вкусные ядрышки. И, разумеется, он мог освежевать и разделать кролика и зажарить его на ольховом вертеле. Он очень похудел, глаза запали, но он знал, что выживет.
Но однажды наступил вечер, когда он не смог раздобыть еды. Аттила целый день безуспешно рыбачил на озере, используя вместо крючков колючки боярышника, и в животе было легко и пусто. Он остановил коня на каменистом выступе и посмотрел вниз, в аккуратную маленькую долинку, и увидел свет факелов и свечей в деревне. Ему даже показалось, что он услышал, как там смеются и поют хриплыми голосами. Он соскользнул с коня и повел его вниз, в долину.
11
Деревня
Это было всего лишь кольцо деревянных хижин вокруг колодца, с одной стороны стоял большой сеновал, с другой старый длинный бревенчатый дом. Он услышал верно: там, в этом доме, смеялись и пели.
Аттила привязал коня в тени на опушке леса и подкрался к дому. Встав на перевернутую колоду, он вытянул шею и заглянул в окно. Внутри пировали. В желудке засосало еще сильнее, а рот наполнился слюной. Все население деревни сидело в доме — не меньше сотни крестьян с румяными лицами, они смеялись, пели, пили и обжирались, освещенные двумя десятками факелов.
Для праздника урожая слишком поздно, это точно, но всем известно, что в сельской местности любят находить предлоги, чтобы устроить пирушку хотя бы раз в неделю, особенно когда год начинает клониться к мрачным зимним месяцам.
По кругу пускали глиняные кувшины с вином и плоские корзинки из ивовых прутьев с горами булочек из грубой непросеянной муки. Две больших свиньи, отлично разжиревших на желудях в дубраве на холмах, покрывались золотистой, блестящей от жира корочкой на почерневших железных вертелах. Лицо человека, крутившего вертела, было почти таким же золотисто-коричневым и жирным, как и сами свиньи, но он сиял до ушей, представляя себе, какой вкусной будет эта свининка, сочная, пряная.
Огромные миски из глины или оливкового дерева были наполнены исходившими паром зимними овощами: пастернаком и репой, каштанами, капустой; стояли миски чечевицы, тушеной с мягким козьим сыром; ветчина, колбасы, жареные и отварные куропатки и лесные голуби, а еще яблоки, груши, абрикосы и сливы, сыто блестевшие при свете факелов.
Внезапно дверь распахнулась, и мальчик застыл на месте. В холодный ночной воздух, тяжело дыша, вывалилась толстуха средних лет. Ее лицо лоснилось от хорошей еды и излишка вина. Не заметив мальчика, неподвижно, как статуя, стоявшего на колоде, она ухватилась одной рукой за стенку дома, присела на корточки, задрала свои необъятные юбки и стала шумно мочиться. Закончив, она подтерлась подолом юбки и тяжело выпрямилась. Только тогда женщина повернулась, увидела замершего мальчика, и испуганно ахнула.
— Юпитер да благословит и спасет всех нас, я думала, ты грабитель или еще что-нибудь такое. — Она всмотрелась внимательнее. — А что это ты бродишь в такую промозглую ночь? — Женщина схватила мальчика за плечо и повернула лицом к себе. — Смотришь голодными глазами на нашу пирушку, как волк с холмов, а? А, может, высматриваешь наших дочерей? Хотя ты еще не дорос до таких забав. — И она громко расхохоталась.
