Михель Гавен - Балатонский гамбит
— Меня тоже назвали Марией-Элизабет в честь императрицы. И кронпринц Рудольф был мой дед.
— Я понял это, как только вы вошли, — по щеке Золтана скатилась слеза, он застенчиво смахнул ее. — Можно быть похожим внешне, но доброту, щедрость, искренность не скопируешь. Вы лечили этих русских так, как будто они были самыми важными для вас людьми на свете, особенно женщину. Вы смотрели на нее, как Зизи смотрела на Агнешку, когда та плакала от отчаяния. От ее взгляда становилось солнечно и свободно на душе. Она умела дарить счастье, жизнь, любовь одним только взглядом. И вы — такая же. А Агнешка так и сказала мне, только посмотрела на вас. Она родственница императрицы, это ее глаза, ее руки. Вы дарите жизнь, только прикоснувшись к человеку, потому что душа ваша прекрасна, так же прекрасна, как тело и лицо. И вы не думаете о себе, вы думаете о тех, кто окружает вас. Так же и Зизи. Она спешила в Вену, чтобы быть со своим народом, когда начнется война. И я бы собственными руками разорвал в клочья того мерзавца, который посмел ударить ее ножом и отнял у нее жизнь. Его казнили, но казнь — слишком маленькое наказание. Ему гореть в аду, в самых страшных мучениях — и этого мало.
— Без сомнения, он там и оказался. Наверное, я пойду, Золтан, спасибо вам за все, — она встала. — Господин офицер не приедет, а у меня много дел в госпитале. Не нужно меня провожать, это сейчас опасно.
— Нет, я вас никуда не отпущу, ваше высочество, — Золтан решительно удержал ее. — Я уверен, что господин офицер приедет. И что я скажу ему, когда он приедет, а вас здесь не будет? Скажу, что я, Золтан, не смог удержать принцессу и отпустил ее скитаться по лесу одну? Золтан — не за большевиков. Золтан — за Германию. Золтан хочет возвращения монархии, или хотя бы германской власти, которая всегда означала порядок и правду для Венгрии. Я вижу, что вы страдаете, — он снова усадил Маренн за стол, — я вижу, вы любите его. Золтан понимает, что такое любовь. Он сам любил и долго страдал в разлуке. Уходя на войну, оставил богатый дом, живых родителей, красавицу певунью жену и восьмерых хорошеньких детишек, а пришел на пепелище, родителей нет в живых, дети умерли, только одну дочку уберегли, жена не выдержала всего того, что на нее свалилось, и из прекрасной феи превратилась в злую ведьму. И сколько потом я ни старался ее расколдовать, так ничего у меня до конца и не вышло — слишком много горя, слишком много потерь. Вы останетесь здесь до утра, — он сказал так, как будто это было решено окончательно и бесповоротно. — Я постелю вам постель, и вы немного поспите, вы очень устали. А когда господин офицер приедет, я встречу его и провожу к вам. А мы уйдем, чтоб вам не мешать…
— Не нужно, что вы, Золтан. Не надо никуда уходить. Я только хочу поговорить с ним.
— Зачем говорить? — Золтан только пожал плечами. — Какой прок в словах, все они ложь. Так сказано в Писании, и это верно. Слов вам будет мало, так что же еще Золтан будет крутиться здесь?
— Он не приедет, — она возразила слабо.
— Идемте.
Он взял ее за руку, отвел за занавеску. Она увидела широкую лежанку, накрытую лоскутным одеялом.
— Ложитесь. Вас здесь никто не побеспокоит. Отдохните, ваше высочество. Ведь и для любви нужны силы.
— Что вы такое говорите, Золтан? — она еще пыталась сопротивляться, но как только села на постель, голова немедленно склонилась к подушке, она провалилась в сон. Золтан заботливо накрыл ее одеялом и вышел.
«Мне надо в клинику и де Кринис ждет, — ей снилась отделанная зеленым шелком спальня у нее в Грюнвальде, обставленная изящной белой мебелью. Широкая кровать с атласным бельем, смятым за ночь их телами. Ей снилось, что наступает утро, и он обнимает ее, прижимая голову к груди, а вокруг на полу, на постели, на комодах — белые розы, их очень много, и от их запаха кружится голова.
— Я поеду к де Кринису и договорюсь, что после обеда меня заменит Грабнер, и он же поработает за меня завтра. Я скажу, что муж приехал всего на два дня, и потом, когда он уедет, я отработаю за Грабнера столько, сколько будет нужно. Макс поймет, он согласится.
— Хорошо. Я не хочу отпускать тебя ни на секунду. Но если так надо, я пока навещу родителей. Во сколько у тебя обед в клинике? У тебя вообще есть обед? — приподняв ее голову, он смотрел ей в лицо сияющими светлыми глазами.
— Конечно, в два тридцать.
— Тогда я приеду за тобой, и мы пообедаем вместе.
— Можно пригласить Джилл и Ральфа, чтобы ты познакомился с ним.
— Ладно, я буду рад.
— А завтра мы пойдем в зоопарк…
— В зоопарк? Зачем?
— Ты возьмешь свою старшую дочь. Она любит зоопарк?
— О, они без ума от зоопарка. Целый день там бы сидели.
— Я так и думала. А я возьму свою, уже большую. Ей тоже полезно посмотреть на животных, она давно никого не видела, кроме Айстофеля и сотрудников рейхсканцелярии. Это конечно, тоже похоже на зоопарк, но не так весело. А в детстве, я помню, Джилл очень любила жирафа, а Штефан бегемота. И они всегда спорили, кто из них красивее. Так что мы пойдем вчетвером.
— Для чего тебе это?
— Чтобы ты не скучал по своим детям, а они не думали, что я какой-то страшный монстр, которого надо бояться. Так постепенно они привыкнут ко мне, и все наладится. Со временем я хочу, чтобы они приезжали к нам домой так же легко, как к себе домой, тогда никто не будет чувствовать неудобства, все будут счастливы.
— Ты удивительная женщина, очень чуткая, — он поцеловал ее в губы. — Но мы же пойдем не вчетвером, а впятером.
— Впятером? Кто еще? — она удивилась. — Ральфа не отпустят — это точно. Еще не хватает — личный адъютант бригадефюрера в служебное время собрался в зоопарк.
— Но там кто-то уже есть, — он с нежностью положил руку на ее талию. — Я уверен, там кто-то есть, и он тоже хочет в зоопарк.
— Но он пока ничего не может увидеть, — она смутилась и опустила голову. — Да и неизвестно, кто это — он или она.
— Это все равно. Он будет с нами, и мы пойдем все вместе, мы все ему расскажем. Мы все будем ему рассказывать, все, что мы видим. Мы же очень ждем его. И любим. Он должен знать это. Или она. Правда?
— Да, правда, — она прислонилась лбом к его плечу, на глаза навернулись слезы».
Сквозь сон она услышала какой-то шум. Но ей показалось, что это дождь. В Берлине шел дождь, и в приоткрытое окно повеяло свежестью.
БТР остановился напротив сторожки, Йохан спрыгнул с брони. Навстречу открылась дверь, на пороге появился Золтан. Сдернул шапку с седой головы. Увидев белые розы в руках Йохана, поцокал языком.
— Какие красивые цветы, они прекрасны, как лилии для императрицы Зизи. А фрау хотела уйти. Золтан едва удержал ее.
