Юрий Любопытнов - Огненный скит
— Так ты не из этих мест?
— Нет. Я из-под Тулы.
— Как же ты стал таким ремеслом заниматься?
Собеседник выкатил на Изота зрячий глаз.
— Если тебе интересно, расскажу. Только дозволь сначала выпить.
— Сначала скажи, где мне барина найти, Ивана Кузьмича?
— Вовсе он не Иван Кузьмич.
— А кто же? Скажи?
— Это он так нам завирал. Настоящая его фамилия Олантьев Порфирий Кузьмич. Здесь у него под городом поместье. Я к нему, как оправился от пожара твоего, осмелился пойти, рассказать хотел, что ничего у нас не вышло и чтоб Косого он сам искал… Он выслушал меня, закричал, огрел своей палкой и прогнал. А в городе два его молодца схватили меня и пытали: мол, не соврал ли я, ведь никто не вернулся. Держали в конюшне у Пестуна долго, привязанного ремнями, воды и еды не давали. Наверное, в это время его люди добирались до скита, чтобы узнать, правду ли я говорю, но доподлинно не знаю. Только выпустили они меня из конюшни и сказали, чтоб на глаза им больше не попадался. Вначале я надеялся, что Косой появится с деньгами, но потом усомнился, подумал, что он никогда не придёт, потому что с того света не возвращаются. — Он затаённо усмехнулся: — Правду ли я говорю? — И воткнул свой глаз в Изота.
Ключник взгляда не отвел.
— Правда твоя.
— А где же золото?
— А было ли оно? — Изот рассмеялся. — Я столько лет прожил в скиту, а золота, о котором ты говоришь, отродясь не видал.
— Зачем тогда барину всю эту канитель заводить?
— Кто его знает. Спьяну, может быть, померещилась казна скитская.
— Не хочешь говорить, воля твоя, — произнёс Одноглазый и вылил в рот водки. Глаз опять заслезился. Изуродованная огнём рука, ставившая стакан на стол, дрожала. — До следующей зимы не доживу, — продолжал он. — Эту, авось, докончу, немного осталось. Будет тепло, солнце, весна… — Он тронул спутанные волосы на голове. — Так веди, сдавай околоточному!
— Пошто мне тебя сдавать, — отозвался Изот. Он взглянул на лохмотья нищего, на лицо в пятнах от огня, на кисть руки, навеки пригнутую к запястью с красными твёрдыми рубцами, и повторил: — Пошто мне тебя сдавать. Ты уж получил своё.
— Что получил, то получил, — выдохнул Одноглазый. — Сполна, полной мерой. Но не я виноват, что таким стал.
— А кто же?
— Кто? — Одноглазый помолчал, раздумывая, говорить или не говорить и, решившись, ответил: — В молодости я был могутной силы парнем. Жили мы в деревне справно, работящие были, но крепостные…
Изот подвинул ему графин с остатками водки. Тот налил, стукая горлышком графина о края стакана. Ключник опять подумал, что не испытывает к разбойнику зла. Казалось, встретил давнего знакомого, какими-то свойствами не влекущего к себе, но взбередившего отголоски прошлого, незримыми узами соединявшего с прошедшей скитской жизнью. А кто больше знал о ските теперь, как не Одноглазый, хотя и не в том качестве.
А Одноглазый, одним махом выпив налитую водку, продолжал:
— Барин у нас был заедливый, часто парывал крестьян на конюшне за что ни на есть малую вину, а то и вовсе без вины, просто за то, что на глаза попался… Мне шёл двадцатый годок, стал я к свадьбе готовиться. Была у меня невеста Агаша — красивой стати девка… Такой красивой, что мне не верилось иной раз, что она моя невеста… Мы люди подневольные — надо согласия барина спрашивать: разрешит ли он нам обвенчаться. Барин оказал отеческую милость — разрешил. Свадьбу сыграли и мою Агашу увезли к барину. — Одноглазый закашлялся, схватясь за грудь, потом продолжал: — Наутро привезли… Стали мы жить в любви и согласии, но осадок иногда ложился на сердце. Но так шло недолго. Вскоре отсылает меня барин с мужиками в Москву по торговле, а у него лавки были в первопрестольной. Сказано было, что ненадолго, а живу я там неделю, другую, уже месяц истёк — не отзывает меня барин обратно, сказывают, что в Москве я ему дюже нужен. А мужики ездят, то туда, то обратно. Как-то передают мне весточку от родителей, что, дескать, Агашу барин к себе взял. Смекнул я в чём дело: нарочно он меня из деревни отослал, чтобы, значит, Агашу к себе поселить… Матерь божья, такое сомнение у меня всегда было, а тут оно оправдалось. Темно стало в глазах… Удираю я из Москвы и добираюсь к себе в деревню. Днём-то не появился, дождался вечера. Как стемнело, — домой, сильно я тогда не в себе был. Родители меня удерживали, да какое там…
Одноглазый разволновался, рассказывая о прошедшей жизни. Он тяжело вздыхал, вытирал глаз, слезящийся то ли от тоски, то ли от болезни.
— Работала Агаша у барина на дому… Пошёл я на господский двор. У них в столовой пиршество. Слуги меня не пускают, кто таков, хотя знают, кто я, по какому такому праву пришёл, барин не дозволял приходить. Приходи в следующий раз, если дозволят, а сейчас они кушают с компанией, убирайся с глаз долой. Оттолкнул я лакеев, бросился в столовую. Барин и правда ужинал, и не один, а с ним ещё два-три приятеля были, жившие по-соседству. Как он увидел меня, аж позеленел, глаза кровью налились, как закричит: «Кто посмел пустить?! Вышвырните из дома, а завтра на конюшню пороть!» Я сам ничего не соображаю, только, как безумный кричу: «Где Агаша?» Понабежала челядь, а подступиться бояться. Барин схватил вилку и на меня, да как хватит по глазу. Кровь брызнула. Тут уж я обезумел совсем, схватил барина за горло, слышу хрустнули позвонки, и на меня набросились все — и господа, и слуги, опомнившись. Откуда-то появилась Агаша, кричит: «Беги, Фёдор, убьют они тебя. Беги!» Я выбил раму, выпрыгнул из окна, добежал до дому, простился с родителями да в бега…
Одноглазый склонил голову на руки и замолчал.
— А что с Агашей? — спросил Изот. Рассказ Одноглазого взволновал и его. Он воочию представил мытарства собеседника.
— С Агашей? — переспросил Одноглазый. — Неделю я в лесу хоронился. Барина-то я угробил насмерть. Искали меня да не нашли. А Агаша, как я барина задушил, в деревню побежала, в чём была, в том и убегла. Заболела. В три дня скрутило. А я… Я поплакался на её могилке ночью тёмной да и подался на Волгу. Спервоначалу бурлачил, баржи грузил. А потом… Сам знаешь, что потом. А зачем тебе барин? — неожиданно прервав свой рассказ, спросил Одноглазый. — Много воды утекло с тех пор…
— Барин? — Изот вздрогнул, словно разбойник прервал его мысли. — После пожара скитского зиму-то я на пепелище прожил, а летом того барина стал разыскивать, который в скиту лечился.
— И разыскал? — заинтересованно спросил Одноглазый, с шумом отодвинув стакан в сторону.
— Может быть и разыскал бы, да в Сибирь попал.
— В Сибирь! — Одноглазый поднял бровь. — Как же это так?
