Максим Кисляков - Раскаленная броня. Танкисты 1941 года
Внезапно холостым ходом щелкнул затвор. Игорь выругался. С непривычки он высадил второй магазин с трех очередей. Больше патронов нет.
– Я пуст! – крикнул Игорь. Пальцы пробежались по затвору, передернули выступающую ручку, ствол вновь уперся в приближающиеся полусогнутые фигуры. Лейтенант нажал на курок, но в ответ боек автомата лишь коротко цокнул.
Он чертыхнулся, отсоединил мгновенно полегчавший магазин и запустил им в траву.
– Совсем пуст!
– Я тоже, – бросил в ответ Семен.
Они мгновенно посмотрели друг на друга.
– Ну что – попытаемся убежать? – вдруг предложил Игорь.
Семен отрицательно мотнул головой, твердо произнес:
– Неохота, лейтенант, как-то в спину получить, – он вдруг подмигнул, обнажил белые ровные зубы. – Да и лежа тоже неохота помирать.
Лейтенант ответил ему улыбкой, кивнул. Оба танкиста медленно начали подниматься. Горобец даже закрыл глаза, ожидает, что вот-вот пуля с треском прошьет кожу, вонзится в мягкую податливую плоть… Но улыбаться не перестал. Напротив, скалится, будто с издевкой бросает: убить-то убьете, но не сломите!
– Интересно, как там Баир? – поинтересовался Семен. – Как бы в засаду не угодили они там, а то вона как обложили, собаки!..
– Ничего. Он мужик крепкий, – твердо произнес Игорь, глаза не выпускают из виду кусты, откуда противник вел огонь. – Сдюжит!
Тем временем зашуршали кусты, и к ним вышла группа из трех автоматчиков, на всех гражданская одежда. На одном из них Игорь разглядел знакомую клетчатую кепку. И старенький серый костюм оказался до боли знакомым… Вдруг Протасов остолбенел – к ним приближается тот самый старик-связной Степан Захарыч!
– Вот это поворот! – произнес Семен. Он покосился ошарашенным взглядом на лейтенанта – тоже узнал этого старика.
– Видимо, и так бывает на этой войне, Сема…
– Эт хто тут у нас? – воскликнул удивленно Захарыч, наклонил голову, стал присматриваться. Наигранно щурит то один, то второй глаз, потом ахнул: – Ба! Да это же лейтенант! Лейтенант… Как там тебя?
Игорь промолчал, лишь глянул на него испепеляющим взглядом, руки все еще сжимают ППШ, кожа на косточках от натуги побелела.
– А, не важно, – отмахнулся Захарыч. – Танкист, одним словом.
– Танкисты не танкисты, слышь, Захар! Кончай быстрее эту крысятину. Вон сколько наших положили! – нетерпеливо проскрежетал один из автоматчиков и стал оглядываться по сторонам. – А то нас сейчас самих «маслятами» накормят.
– Да ты погоди! – бросил ему Степан Захарович и с торжественным лицом приблизился к танкистам еще на шаг. – Шлепнуть всегда успеем. А пока погутарим маленько.
Боец сплюнул, что-то пробормотал, бросил на Игоря и Семена колючий взгляд исподлобья и отошел.
– Нечего нам с тобой говорить! – кинул Игорь и добавил с ненавистью: – Предатель!
– Да нет, лейтенант. Погутарим, еще как погутарим мы с тобой.
Захарыч шагнул вперед, в руках покачивается немецкий МП, ребята напряглись – еще секунда и этот старик нажмет на курок, в живых не оставит. Бойцы сзади нетерпеливо переминаются с ноги на ногу. Стволы немецких автоматов прыгают из стороны в сторону.
– Эй, Захар! – окликнул старика один из бойцов. – Стремно тут! Кончай их и уходим! Че ты цацкаешься с ними?
– А ты не учи меня! – выкрикнул Захарыч, глаза пожирают лейтенанта, лицо скалит в хищной улыбке. – Урка сопливая!
Внезапно старик мгновенно развернулся, упал на одно колено и дал две короткие очереди. Пули с треском пробили грудь и живот сопровождавших его бойцов. Тот, кого Захарыч обозвал уркой, дико взвыл и полосанул короткой очередью. Пули взметнулись земляным фонтанчиком у самых ног старика.
– Курва старая! – прошипел с вытаращенными глазами урка и бухнулся на землю, сапог в предсмертной судороге несколько раз ударил землю. Его приятель бросил автомат и медленно ползет, изо рта вырывается тихий стон вперемешку с булькающими звуками, за ним по траве тянется кровавая дорожка.
Захарыч зло выругался и до синевы на пальцах зажал курок, крохотное пламя вырвалось из дула, гильзы сыпанули в разные стороны. Второй боец пронзительно вскрикнул, пули буквально изрешетили спину, пятна крови начали стремительно расти. Он забарабанил руками по земле, но вскоре затих, под ним стала растекаться кровавая лужа.
Игорь и Семен опешили, оба уставились на приближающегося Захарыча. Тот опустил свой МП и на ходу стал шарить в карманах.
– Чую, у вас, ребятки, много ко мне вопросов, – неспешно начал Захарыч, от игривости в голосе не осталось и следа. – Давайте живее, а то за нами идут каратели из зондеркоманды. Эти разговаривать не станут.
Он достал из кармана пачку папирос, на этикетке клеймом горит черный немецкий орел со свастикой в лапах.
– Нечего нам с предателем разговаривать! – выпалил Протасов.
– Так-то оно так, да только предательство вынужденное, лейтенант. – Захарыч чиркнул спичкой, задымил папиросой, едкий дым приятно защекотал нос.
Старик поднял глаза.
– Может, вы курить хотите? – Он протянул танкистам раскрытую пачку, на треть набитые табаком белые овалы искушают.
– Не курим мы такие! – отрезал Игорь.
– Брезгуете. И правильно! – Захарыч глубоко затянулся, зажмурился от удовольствия, но Протасов видит – он следит за каждым их движением.
Семен вдруг шагнул к старику, замахнулся было тяжелым ППШ, чтобы обрушить его на голову старика, но тут же замер – ствол немецкого МП уперся в грудь.
– Без глупостей, паренек, – холодно, будто перекатывая льдинки, проговорил Захарыч. – А лучше встань на место, пока мы поговорим с лейтенантом.
Захарыч повернулся к Игорю и продолжил:
– На чем мы остановились… А, да! Так вот, предательство вынужденное бывает, лейтенант. Бывает за деньги, за положение, за убеждения, наконец. А бывают и по нужде.
– Как это? – изумился Игорь.
– Да просто очень. Вот я, например. Жил при Советах скудно, но сносно. Воевал с немцами в империалистическую, в Гражданскую служил в артиллерии. Но потом пришли фашисты. Поначалу плели что-то про какой-то новый порядок. Но меня это не заботило. А знаешь, что меня заботило, лейтенант?
Игорь ничего не ответил, лишь переступил с ноги на ногу.
– Вижу, что не знаешь… А заботила меня всегда семья! Когда немцы обстреливали город, они… они покалечили мою внучку, моего самого любимого человека!
Лейтенант с изумлением наблюдает, как старик мгновенно поменялся в лице и теперь едва ли не плачет – вон как губы трясутся! – хотя минуту назад был готов изрешетить его на пару с Семеном.
