Рафаэль Сабатини - Фаворит короля
И теперь он сидел здесь, в этой комнате, свидетельствующей о богатстве и образованности ее владельца, который, познав за семьдесят лет своей жизни многое, но так и не постигнув, что есть жалость, что есть сострадание, холодно и спокойно предлагает ему навеки запечатать уста Овербери для того, чтобы тот не смог помешать старику. Рочестеру наконец-то открылась вся бездна честолюбивых желаний графа – да, Овербери говорил ему об этом, но только теперь Рочестер понял, насколько сэр Томас был прав. Его светлость ужаснулся этой холодной, расчетливой безжалостности и, задрожав, вскричал:
– Никогда! Никогда! – Он вскочил, не в силах справиться со своими чувствами.
Морщинистые веки старого графа медленно поднялись – сейчас он еще более походил на какую-то доисторическую птицу. Две ярких бусинки уставились в лицо молодого человека.
– Никогда – что? – бесстрастно переспросил он. – Я ведь не делал никаких предложений. Вы отвечали своим мыслям, сэр, а не моим словам.
Рочестер в волнении облизнул губы и прямо взглянул в маленькие блестящие глазки.
– Что… Что же тогда ваша светлость имели в виду? – заикаясь, произнес он.
Нортгемптон мягко улыбнулся:
– Ничего, помимо того, что уже сказал. Надо обеспечить молчание Овербери. А вот как – об этом придется подумать. Как вы считаете, его можно купить?
Рочестер лишь покачал головой – он все еще не избавился от впечатления, которое произвело на него предыдущее заявление Нортгемптона.
– Золотом его не купишь.
– А возвышением?
Рочестер прошелся по комнате, в раздумье опустив голову. Наконец придумал:
– Я мог бы найти ему место посла. Нортгемптон согласился:
– Да, только далеко.
– Сейчас мы ищем посланника в Московию, уже рассматриваются кандидаты.
– Что ж, достаточно далеко. А он согласится?
– Я не могу отвечать за него. Но по тому, как развиваются события, это вполне возможно.
– А если он откажется… – И вдруг Нортгемптона осенило, в глазках его замерцал свет. – Бог ты мой! Придумал. Я знаю способ заставить его молчать до той поры, пока вы не сочетаетесь браком, и его болтовня не перестанет быть опасной. – И Нортгемптон развернул перед Рочестером план такой искусный и коварный, что молодой человек был потрясен.
Рочестер быстро понял, что этот план соответствует их теперешним нуждам и что он наверняка выполним, и в этом настроении отправился в Уайтхолл.
Он нашел сэра Томаса в той самой комнате, которая была свидетельницей их самых задушевных бесед, где протекали мирные часы их дружбы. Рочестер решительным шагом приблизился к сэру Томасу и протянул руку. Сэр Томас, побледнев, встал, взглянул на протянутую руку, на красивое лицо его светлости.
– Что вам угодно? – недоверчиво спросил он.
– Во имя всего, что было между нами. Том, если мы и расстаемся, мы не должны расставаться врагами. Я могу и должен кое-что сделать для тебя, даже если отныне наши пути расходятся.
Овербери еще мгновение помедлил, потом все же взял протянутую руку, но в его пожатии не было тепла. Рочестер положил левую руку на плечо друга.
– Вчера мы слишком погорячились и наговорили такого, чего не должны были говорить.
– И чья в этом вина?
– Оставим… Мы оба, к несчастью, пришли к той точке, после которой не можем оставаться вместе. Ты не одобряешь моего пути, ты твердо решил противиться мне, а я твердо решил продолжать этот путь. Мы не сойдемся. Ну и покончим с этим. Но это не должно служить причиной нашего разрыва.
– Я не вижу иного выхода.
– Но что будет с тобою. Том? Какие шаги ты предпримешь? На это Овербери горько рассмеялся:
– Воспользуюсь твоим вчерашним выражением: ноги у меня достаточно крепкие. И я без страха буду шагать дальше.
– Но я могу сделать твой путь приятным и даже прибыльным. Что, если я попрошу короля назначить тебя послом в Париж, а Дигби отправить в Московию?
– Ах, вот в чем дело! Ты хочешь услать меня…
– Но, по крайней мере, не с пустыми руками. Том. Я предлагаю тебе почетный пост, который со временем станет основой для воплощения твоих самых смелых надежд и планов.
Сэр Томас подумал о посте первого лорда казначейства, который недавно казался таким близким – по сравнению с ним это предложение выглядело бледно. Но это было почетное предложение, его светлость прав. Уж лучше, чем возвращаться в судебные инны; а со временем таланты наверняка помогут ему добиться и больших высот.
Так что, будучи в душе философом, он отбросил все горькие мысли и удовлетворился предложением Рочестера.
Они договорились забыть все, что произошло между ними; они договорились, что Овербери не станет противиться разводу леди Эссекс и ни словом, ни делом не станет создавать никаких тому препятствий. И до решения вопроса о назначении будет по-прежнему выполнять свои секретарские обязанности.
И сэр Томас принялся распечатывать дожидавшиеся его весь день депеши.
Глава ХХIII
ЛОВУШКА
У лорда-хранителя печати была конфиденциальная беседа с королем. Они разговаривали в опочивальне, ибо его величество имел обыкновение решать государственные дела именно здесь. Король был один, если не считать трех прислуживавших ему дворян. Он только что вымыл руки и вытер их салфеткой, поданной Хаддингтоном. Затем в опочивальню допустили лорда Нортгемптона, а дежурные джентльмены были отосланы в переднюю до дальнейших распоряжений. Король и старый граф остались вдвоем.
Его величеству было уже под пятьдесят. Он значительно постарел с того самого дня на ристалище, когда семь лет назад впервые увидел Роберта Карра. Обжорство и пристрастие к сладким винам довели его до ожирения, однако ноги оставались такими же тонкими и слабыми. Толстые щеки избороздили глубокие морщины, а взгляд казался еще более меланхоличным, чем прежде.
Король был в расстегнутом парчовом камзоле, на голове – черная бархатная шапка с брильянтовой пряжкой на ленте. На столе стоял графин и кубок, наполненный темным сладким фронтиньяном, и король, как обычно, регулярно к нему прикладывался.
Граф со скорбным видом объявил о причине, приведшей его сюда, и король попросил его говорить с полной откровенностью. Однако граф заметно колебался, он теребил костлявой рукой бородку, а глазки-бусинки, казалось, были полны сомнений.
Наконец он произнес:
– Речь идет об одном подлеце, который распускает грязные слухи, и эти слухи, эти намеки могут затруднить работу комиссии по расторжению брака.
– Что такое? – По тому, как оживился король, Нортгемптон понял, что затронул чувствительную струнку.
Король Яков с педантичным упорством уже много дней трудился над сим вопросом – он лично изучал в данном свете и Священное писание, и труды отцов церкви, и законы Англии.