Михаэль Пайнкофер - Тень Тота
— Не хотите ли сыграть в одну игру, миледи? — вежливо спросил он.
— Какую?
— Туареги обычно убивают так время в оазисах. Она называется «огонь правды».
— И как в нее играть?
— Двое путешественников, встречающихся у костра, открывают друг другу тайну. Каждый что-то рассказывает о себе. Вскоре после этого их пути расходятся. Скорее всего эти люди больше не встретятся; но каждый из них хранит в своем сердце тайну другого. И человек, доверивший свою тайну брату по пустыне, спит крепче.
— Понятно. — Сара сдержанно улыбнулась. Она не была уверена, что хочет играть в эту игру. — Ты доверишь мне свою тайну, Камаль?
— Только если вы тоже раскроете мне свою, леди Кинкейд. Вы готовы?
— Пожалуй, да, — осторожно ответила Сара, вступая на незнакомую территорию.
Доверие чужому человеку совсем не в британских обычаях, этому не учили в пансионах для благородных девиц…
— Тогда я начну, — сказал Камаль. — Вы знали, что моя мать была англичанкой? Что часть жизни я прожил в Англии?
— Нет, не знала, но это объясняет, откуда ты так хорошо знаешь наш язык. Почему ты не рассказывал раньше?
— А что бы это изменило? Разве капитан Хейдн меньше бы презирал меня, знай он, что образование я получил в империи?
— Но…
— Я хочу быть с вами честным, леди Кинкейд. Мне безразлично, что думает обо мне какой-то там капитан. Признаюсь, в Англии я многому научился, но, вернувшись в Африку, понял, что эти знания не очень помогут мне выжить в пустыне. Здесь человек может полагаться только на себя, и по-настоящему важные уроки дает сама природа.
— Я согласна с тобой. Так ты об этом хотел мне рассказать?
— Вовсе нет. Я вам еще не сказал, почему уехал из Англии.
— И почему же? — Сара улыбнулась.
Камаль, кажется, играл всерьез, и она не хотела портить ему удовольствие.
— В Англии, леди Кинкейд, — мрачно сказал Камаль, — меня разыскивают как убийцу.
— Что?!
Улыбка мгновенно исчезла с лица Сары. Она не ошиблась. Камаль слишком серьезно отнесся к игре.
— С теми деньгами, что оставила мне в наследство мать, я мог бы вести в Лондоне безбедную жизнь. Я полюбил молодую женщину, которая так же, как и я, была смешанной крови. Она ждала от меня ребенка, мы собирались пожениться.
— И что случилось? — Сара догадывалась, что у этой истории не самый благополучный конец.
— Она оказалась в неправильном месте в неправильное время, — хрипло отозвался Камаль. — Двое пьяных до бесчувствия британских солдат затащили ее в темный угол и набросились на нее, как животные. Она начала сопротивляться, и они стали бить ее и били до тех пор, пока она не перестала двигаться. Она умерла на темной грязной улице, леди Кинкейд, и ребенок вместе с ней.
— О, Камаль! Как мне жаль…
— Позвали полицию, солдат арестовали. И знаете, что случилось потом? — Камаль невесело усмехнулся. — Обоих отпустили за недостатком улик. А ведь в ту ночь их видели не меньше шести свидетелей. Никогда не забуду ухмылку одного из них, когда оглашали приговор. В тот день мне стало ясно, что в мире людей справедливости нет. Если только не станешь вершить ее сам.
— Что ты сделал, Камаль? — тихо спросила Сара, хотя уже знала ответ.
— То, что сделал бы настоящий суд. Я привлек к ответу убийц моей жены.
— Ты… их убил?
— Одного, — презрительно ответил Камаль. — Второй ползал у моих ног и был так жалок, что я не смог вонзить в него нож. Я его отпустил. Правда, предварительно позаботился о том, чтобы он уже никогда не смог сделать того, что сделал с моей женой. После этого я повернулся к Англии спиной и отправился в Африку, чтобы вступить в наследство, оставленное мне отцом.
Наступила тишина, слышно было только, как потрескивали дрова. Сара не знала, что сказать в ответ на признание Камаля, и довольно долго у костра царило молчание.
— Вы первый человек, с кем я говорю об этом, леди Кинкейд, — сказал наконец Камаль. — Закон пустыни обязывает вас сохранить при себе все, что вы услышали. Но разумеется, как христианка и англичанка вы не связаны этим законом. Уверен, инспектор Фокс будет крайне заинтересован в том, чтобы беглый убийца…
— Инспектора Фокса здесь нет, — перебила Сара, прислушавшись к отдаленному храпу. — И судя по всему, скоро он к нам не присоединится, так что вряд ли узнает, о чем мы с тобой говорили.
— Понятно, — кивнул Камаль. — Ну а вы? Вы считаете меня убийцей?
— Я не могу одобрить того, что ты сделал, но, возможно, сама поступила бы точно так же, если бы мне пришлось судить убийцу близкого человека.
— Муташаккир-ктир, — сказал Камаль, слегка поклонившись. — Теперь вы знаете мою тайну и должны рассказать свою.
Сара глубоко вдохнула приятно прохладный, чистый воздух оазиса. То, что она сперва приняла за безобидное времяпрепровождение, оказалось исповедью. Может, действительно доверить Камалю самую страшную свою тайну? Рассказать ему, чужому человеку, то, что до сих пор кроме нее было известно только троим? Но двое из этих людей мертвы, а третий в руках врага. Может, пришло время включить в круг тех, кому она доверяла, еще одного человека, размышляла Сара.
— Моя тайна, — прямо начала она, — называется tempora atra. На латыни это означает…
— …Что-то вроде «темные времена» или «скрытые времена», — без труда перевел Камаль. — Я знаю.
— Прости. Я забыла, что ты…
— Ничего страшного, — улыбнулся он. — И что?
— Это выражение моего отца, — робко продолжила Сара. — Так он называл часть моего детства, которую я не могу вспомнить.
— Что это значит?
— Я просто-напросто не помню своего раннего детства. Все, что произошло со мной до восьми лет, как будто стерто, лежит под покровом забвения. Первое, что я помню, это склонившееся надо мной лицо. Но я не узнаю его, все неясно, расплывчато. Как мне объяснили много лет спустя, это было лицо моего заботливого отца. Он опасался, что я умру. Меня охватила какая-то таинственная лихорадка, и жизнью я обязана врачу по имени Мортимер Лейдон.
— Это ведь человек, которого похитили, так?
— Мой дядя, — кивнула Сара. — Когда я заболела, мой отец боялся потерять меня, как потерял мою мать, и попросил своего друга Лейдона меня вылечить. Тот использовал всевозможные лекарства, чтобы понизить жар, и как-то утром я вдруг открыла глаза. Лихорадка ушла, а вместе с ней — все, что я до тех пор видела и слышала. Я ничего не помню, Камаль. Ни своего детства, ни матери. Как будто ничего и никого не было. И со смерти отца я иногда спрашиваю себя, в действительности ли случилось все то, что я помню.
