Владимир Афиногенов - Белые лодьи
— Пора.
Забили барабаны тревогу, впередсмотрящие подали друг другу условные сигналы, и два крыла таранных шайти развернулись на веслах, потом на мачтах сразу затрепетали косые паруса, и каждое судно, выбрав себе по греческому кораблю, устремилось со всей скоростью и мощью на облюбованную жертву. Да, жертву. Ибо капитаны транспортных судов даже подумать не могли о столь неожиданном маневре, послышались возгласы жуткого удивления:
— Смотрите, смотрите, под парусами — и против ветра! Что же это такое?.. Это воля Аллаха и его пророка Мухаммеда, они помогают арабам гнать против волн корабли. Спасайся, спасайся! — уже стали возникать отчаянные панические крики.
Как капитаны ни пытались вразумить своих матросов, страх перед увиденным был выше их увещеваний. Поднятые бичами невольники, поддавшись всеобщей панике, совсем забыли о веслах.
Трехмачтовые шайти врезались в, казалось, дремлющий строй греческих транспортников, пробивая железными наконечниками брусов огромные в бортах дыры, через которые тут же ринулась вода. Таранные башни стали валиться в воду, и за ними прыгали велиты, многие из которых были не только не вооружены, но и не одеты. Стрелы сильным сицилийским дождем сыпались на их головы, палубы еще не потопленных греческих судов покрылись густой кровью, кругом слышался треск бортовых обшивок, ломающихся мачт и падающих вниз, прямо на спины прикованных к сиденьям рабов и на солдат, предназначенных для штурма крепостных стен. Вопли и предсмертные крики неслись отовсюду; в море, привлеченные кровью, появились прожорливые акулы — они стаями носились в местах сражений и пожирали оказавшихся в воде людей, и здоровых, и раненых.
То, что происходило сейчас здесь, было сравнимо разве что с Тартаром. С дьявольскими проклятиями греки исчезали в темно-зеленой пучине, если их не успевали растерзать хищники.
Шайти двигались полукругом, сметая все на своем пути, и, загибая концы флангов, старались взять в клещи оставшиеся транспортники. Капитаны нескольких греческих кораблей попытались прорваться в открытое море. Насир Салахдин, несмотря на то что кругом свистели стрелы и впивались в мачты и борта копья, встал в одну из башен лучников и взмахнул саблей. Словно сверкнула белая молния, и он крикнул:
— Не выпускать! Отвечаете своими шеями[106], амир албахры!..
Все-таки пять транспортников сумели взломать плотный строй шайти и вырваться на простор. Виноватым оказался растерявшийся молодой раис совсем небольшой шайти, по его необдуманному приказу она дернулась влево и натолкнулась на свое же судно, открыв таким образом проход…
Увидев это, раис взвыл, словно от боли, в страхе от содеянного и от наказания, которое неминуемо последует за этим, расцарапал ногтями себе лицо, потом выхватил из-за широкого кожаного пояса кинжал и вонзил себе в сердце.
— Так тебе, собаке, и надо, — зло прошипел Насир Салахдин Юсуф, провожая глазами быстро удаляющиеся под парусами и веслами греческие транспортники.
Ахмад Маджид покосился на главнокомандующего и отвернулся, чтобы не видеть глаз своего повелителя и не показывать своих, — он явно жалел раиса, ведь в таком же положении мог оказаться и он, Маджид, да и каждый из амир албахров.
Насир, потопив вражеские транспортники с их тяжелыми таранными башнями и людьми, привел в порядок свои корабли, дав некоторое время на перестроение и на отдых. Он был доволен. В том, как на флоте у арабов строго взыскивают за нарушение приказа, убедился еще раз каждый гази на примере смерти молодого раиса. Такая же железная дисциплина существовала и в войсках, поэтому Насир Салахдин Юсуф оставался спокоен и за свои тяжелые акаты и карабы, которые вот-вот должны привести Ибн-Кухруб и Али Ибн-Мухаммад.
И действительно, вскоре передали с разведывательной шайти, что тяжелые корабли из Сиракуз и Изола-далле-Корренти, соединившись, на всех парусах, сохраняя строй полумесяца, приближаются к греческим хеландиям.
— Думаю, что и на этот раз Аллах, очень любящий море и корабли, поможет нам. С Богом! К победе, мои храбрые амир албахры! — Насир Салахдин даже не заметил, как сказал это словами полководца Аббаса, с нетерпением ждущего результатов морского сражения. И он понимает, что, проиграй Насир его, Кастродживанни будет греками взята, и тогда наступит всеобщее истребление гарнизона; кровь за кровь — извечный закон войны. Но ее пролитие осуществится до определенного момента — каждый полководец не забывает того, что необходимы пленные для обмена.
Капитаны хеландий все же успели вовремя растормошить невольников и опустить весла на воду, а также поставить к сифонам в полной готовности метателей огня. Но это на какое-то время лишь отсрочило гибель греческого флота, а положение не изменило.
Только теперь друнгарий увидел пагубность своих решений и понял, что головы ему не сносить. И самое страшное в том, что во всем прав оказался македонянин — вот тебе и конюх! Гусиный пастух! И этим, если Бог даст вернуться в Константинополь, он непременно воспользуется, и, конечно, вся вина ляжет на него, патриция Кондомита.
Василий в самом деле торжествовал, поняв наконец-то правоту своих предложений. Да, торжествовал, несмотря на очевидное поражение, на смерть своих соотечественников, на хаос, чинимый им сарацинами. О тщеславная человеческая гордость! Как подлы и низки твои устремления!..
Но еще ужаснее было то, что они оказались в ловушке. С ужасом смотрели греки, как корабли арабов приближаются не только спереди, но и сзади; и только тут со страшной осознанностью дошло до самой глубины сердца Кондомита, Василия и каждого велита и моряка, что транспортники их разметаны и потоплены — и это конец…
И как следствие происшедшего — всех охватила апатия. И достаточно усилий пришлось приложить капитанам, чтобы вывести личный состав из состояния полного равнодушия.
Друнгарий понимал, что арабы постараются отсечь друг от друга по нескольку десятков хеландий и, окружив их, станут уничтожать. И он дал приказ на сближение.
Хеландии плотным строем приготовились к обороне… Теперь перед греками стояла одна задача — как можно меньше потерять кораблей, солдат и матросов.
180-весельные акаты и карабы начали заходить в лоб хеландиям, в белых боевых чалмах гази встали на изготовку у лебедок, приводящих в движение канаты, соединяющие «вороны» — цельнометаллические грузы в форме клюва больших размеров и огромного веса, подвешенные через систему блоков на стрелах, — с помостами, каждый из которых длиной более десяти локтей и шириной три-четыре. Стрелы с ужасными клювами до встречи с противником всегда находились в поднятом состоянии.
