Жеральд Мессадье - Гнев Нефертити
— Мой отец приходил ко мне, — сказала Мутнезмут. — Он потрясен. Он уверен, что это Сменхкара отравил мою сестру. И что тебе известно об этом.
В этот момент к ним подошла Макетатон. Она их увидела, стоя на террасе и, одолеваемая любопытством, решила присоединиться к ним. Девушка услышала последние слова своей тети. Она поцеловала ее и спросила:
— Что знает моя сестра?
Отчаяние завладело Меритатон.
— Ничего я не знаю! — заявила она.
— А что ты должна знать?
— Моя тетя сообщила мне о немыслимых подозрениях! Что Сменхкара отравил мою мать и я знаю об этом! Почему меня не обвинить еще и в том, что я сама отравила собственную мать! — воскликнула она, воздев руки к небу.
Выражение лица Макетатон сделалось ядовитым.
— А меня бы это не удивило, — желчно произнесла она. — Если бы она не умерла, он не стал бы царем.
Мутнезмут огорченно вскинула брови.
— Я сожалею, Макетатон, что ты услышала наш разговор.
— А я не сожалею! Мне никогда ничего не говорят в этом дворце! Я не люблю Сменхкару и никогда его не любила. Это только внешне он ласковый, а на самом деле он вероломное создание. Вчера он продемонстрировал, как ненавидит мою мать. Он взбешен оттого, что ей соорудили царский саркофаг и устроили царское погребение! Мой дед все сделал правильно! Она настоящая царица! А этот предатель — жалкий мангуст!
Слова протеста застряли в горле Меритатон. Она ничего не могла рассказать из того, что ей было известно.
Увидев трех женщин и решив, что там происходит что-то интересное, Анхесенпаатон оставила игры с Пасаром и тоже пришла в беседку.
— Сменхкара не убивал мою мать! — в этот момент горячо заявила Меритатон.
Анхесенпаатон вытаращила глаза.
— Естественно, ты не можешь сказать ничего другого, ведь он женится на тебе, и ты станешь царицей! — кричала Макетатон.
— Я знаю, кто на самом деле виновен, — глухо произнесла Меритатон.
— Ты с ним заодно! Ты сообщница этого убийцы! — продолжала кричать Макетатон.
Вне себя от гнева, Меритатон влепила ей сильную пощечину. Макетатон вскрикнула, гневно посмотрела на сестру, резко встала и, рыдая, покинула беседку. Мутнезмут хотела было броситься за ней.
— Мутнезмут! Останься здесь! — приказала Меритатон.
Мутнезмут, пораженная столь резким проявлением властности, повернулась к ней.
— Слушай меня внимательно, Мутнезмут, — грозно начала Меритатон. Ее голос звучал глухо. — Если моя мать и была отравлена, то не Сменхкарой. Спроси у своего мужа, кто виновен, потому что как раз он это знает. И не приходи больше ко мне с мешком отбросов.
Она встала и вышла из беседки, совершенно опустошенная этой бурей бешенства. Неслыханный поворот событий: теперь она и Сменхкара подозреваются в отравлении Нефертити. Таков был результат грязных махинаций шакала Ая, глупости гусыни Макетатон и наивности ослицы Мутнезмут. Опасность была очевидной: тем, кто стремился отнять трон у Сменхкары, было только на руку представить царя и царицу преступниками.
Теперь они были так же уязвимы, как горлицы на ветке под взглядами парящих в небесах ястребов.
Анхесенпаатон взяла ее за руку.
— Мерит, Мерит! Я с тобой…
Рыдания сотрясли Меритатон. Сестра обняла ее за талию.
А внизу Пасар продолжал запускать в небо летающего змея-Хоруса.
Позор
— Мне не терпится уехать в Фивы, — заявила Меритатон в кабинете Сменхкары через несколько минут после того, как объявили о ее приходе.
Как только вошла будущая супруга, Сменхкара отпустил Майю, Аа-Седхема и писарей, так как, лишь увидев выражение лица Меритатон, он интуитивно понял, какие бурные чувства ее одолевают.
— Мне не терпится, чтобы тебя поскорее короновали, — тут же добавила она.
Он был ошеломлен происходящим.
— Сядь. Что случилось?
Она рассказала ему о вспышке ненависти со стороны ее сестры. Сменхкара вытаращил глаза. Первая царская супруга влепила пощечину Второй! Чрезвычайный инцидент.
— Нас окружают шакалы, — подытожила Меритатон. — Ты сделал ошибку, оставив Пентью у себя на службе. Те, кто не знает правды, думают, что вы заодно. А те, кто знает, что произошло на самом деле, притворяются, что верят в эти домыслы.
Сменхкара кивнул и сказал:
— В изгнании Пентью был бы опаснее. А в случае новой атаки Ая придется заставить его публично признаться во всем.
Меритатон задумалась над этим аргументом, а затем произнесла:
— Ты должен знать: я буду счастлива отправиться в Фивы с тобой. Мои сестры, за исключением Анхесенпаатон, останутся здесь, в Ахетатоне. Я не хочу, чтобы на Анхесенпаатон продолжала оказывать влияние эта безумная Макетатон.
Сменхкара снова кивнул.
— Сделай Пасара учеником в школе писарей в Фивах.
Он улыбнулся, наклонился и взял руку Меритатон.
— Успокойся. Мы победим.
Меритатон расплакалась.
Необходимость противостоять махинаторам сблизила их. Они оказались связанными обстоятельствами. Он сжал ее руку. Меритатон немного успокоилась.
— А Хранитель духов царицы? — шутливо спросил он. — Скажи мне, когда ты хочешь объявить об этом назначении. Я жду твоего слова.
— Не сейчас. В Фивах, когда все уляжется.
Он погладил ее по голове. А ей показалось странным, что ее утешает мужчина, с которым у нее не было физической близости.
— Так когда же мы отправимся в Фивы? Мы не можем уехать туда раньше?
Сменхкара понял, что она не выдерживает больше царящей здесь атмосферы.
— Можем, если тебе этого так хочется.
— Завтра?
— Хорошо, — сказал он, вставая. — Я прикажу Тхуту подготовиться к путешествию.
Охваченная энтузиазмом, она обняла его.
День начался под знаком дисгармонии.
Примерно в трех днях пути от Ахетатона, в номе Оксиринк шесть человек торопились в городскую управу, в комнату, где вели учет налогов. Это были: главный приемщик, писарь, составлявший кадастр, еще один писарь, землевладелец, занимающийся разведением сернобыков, его писарь и интендант. Из-за жары все были обнажены по пояс.
В воздухе уже висела пыль, жужжали мухи, ощущался стойкий запах коровьего навоза. Кроме того, чувствовался и горький запах пота.
Землевладелец был недоволен. Приемщик его покорно слушал. Так как жалобщик был человеком знатного происхождения, ему следовало выказывать почтение.
— Подсчет площади моих земель неправильный, — заявил он категорично, глядя на писаря, сидящего перед ним.
Последний изучал папирус, лежавший у него на коленях.
