Рафаэль Сабатини - Западня
— Вы все еще сомневаетесь, О'Мой, — сказал Тремейн, — потому, что хотите сомневаться. Потому, что вы боитесь посмотреть в глаза представшей перед вами правде. Я полагаю, Юна, это избавит всех от дополнительных волнений и убережет твоего мужа от великого множества различного рода заявлений, о которых он впоследствии может пожалеть, если ты пойдешь и приведешь Дика. Ей-богу, по-моему, с Теренса да и со всех нас достаточно.
После предложения привести Дика начавший было опять закипать гнев О'Моя стих. Он посмотрел на жену почти с тревогой, а та, ответив ему растерянным взглядом, грустно сказала:
— Я не могу — Дик ушел.
— Как ушел?! — крикнул Тремейн.
— Ушел? — переспросил О'Мой и начал смеяться. — А вы уверены, что он вообще приходил?
— Но… — Леди О'Мой была озадачена. — Разве Нед не сказал тебе? — спросила она, нахмурившись.
— О да, Нед сказал мне. Нед сказал! — Его лицо стало страшным.
— И ты ему не веришь? Ты не веришь мне? — Леди О'Мой была само отчаяние, она словно призывала небеса в свидетели поведения мужа, которое ей приходилось сносить. — Тогда тебе лучше позвать Маллинза и спросить его. Он видел, как уходил Дик.
— Разумеется, сэр Теренс больше доверяет дворецкому, чем своей жене и другу, — безжалостно сказала мисс Армитидж.
Он посмотрел на нее несколько удивленно.
— Ты веришь им, Сильвия?!
— Надеюсь, я еще не сошла с ума, чтобы не верить им, — последовал раздраженный ответ.
— Стало быть… — начал О'Мой, но замолчал. — Как давно, ты говоришь, Дик ушел из дома?
— Минут десять назад, не больше.
О'Мой повернулся и открыл дверь.
— Маллинз! — закричал он. — Маллинз!!!
— Как можно жить с таким мужем! — вздохнула леди О'Мой, обращаясь к мисс Армитидж. — Что за человек! — Изящным жестом она поднесла к носу флакон с нюхательной солью.
Тремейн улыбнулся и отошел к окну. Появился Маллинз.
— Кто-нибудь выходил из дома в ближайшие десять минут, Маллинз? — спросил О'Мой.
Тот замялся, явно испытывая неловкость.
— Сэр, вам не следовало бы…
— Вы можете ответить на мой вопрос?! — проревел О'Мой.
— Никто не выходил из дома, кроме мистера Батлера, сэр.
— Как долго он тут находился? — последовал новый вопрос после короткой паузы.
— Этого я не могу вам сказать, сэр. В первый раз я увидел его спускающимся по лестнице после того, как он, видимо, вышел из комнаты ее милости.
— Можете идти, Маллинз.
— Я надеюсь, сэр…
— Вы можете идти!
Сэр Теренс захлопнул дверь за спиной растерянного и встревожившегося слуги, почувствовавшего волнение, охватившее дом генерал-адъютанта вследствие какой-то раскрывающейся тайны, и повернулся. Это был другой человек. Он выглядел совершенно опустошенным, его голова поникла, лицо казалось изможденным и внезапно постаревшим.
— Панталоне из комедии, — проговорил он, вспомнив злую насмешку, стоившую Самовалу жизни.
— Что ты сказал? — спросила леди О'Мой.
— Произнес свое имя, — последовал ответ сдавленным голосом.
— Но оно звучит не так, Теренс.
— Это имя, которое я заслужил, правда, сказанная этим лжецом. А я его убил за нее.
О'Мой подошел к столу, в этот момент его охватило отчетливое осознание своего положения, и он, сломленный, разбитый человек, со стоном рухнул в кресло.
Глава XX
ПРОШЕНИЕ ОБ ОТСТАВКЕ
Едва он, опершись локтями о стол, обхватил голову руками, три человека, перед каждым из которых он, действовавший словно в наваждении из-за своей ревности, ослепившей его и водившей за нос, был так виноват, обступили его.
Жена положила руку ему на плечо, чтобы утешить, но о более тяжелой части его вины Юна все еще не ведала. Сильвия произнесла слова поддержки, хотя поддерживать, по сути, было уже некого. Но больше всего он был тронут, почувствовав руку Тремейна на своем плече и услышав его голос, просивший собраться с духом и рассчитывать на них.
О'Мой поднял голову и с удивлением, пересилившим стыд, посмотрел на своего друга и секретаря.
— Ты можешь простить меня, Нед?
Тремейн взглянул на Сильвию Армитидж.
— Благодаря тебе мне наконец повезло, чего никогда бы не произошло безо всех этих перипетий, — сказал он. — Какую обиду я могу держать на тебя, О'Мой? А кроме того, я тебя понимаю, а тот, кто понимает, не может не простить. Я представляю, что тебе пришлось вытерпеть. Трудно придумать более убедительные улики, которые могли бы так сбить человека с толку.
— Но трибунал, — в ужасе произнес О'Мой и закрыл лицо руками. — Боже мой! Я обесчещен! Я… я… — он поднялся, отстранив жену и друга, и отошел к окну. — Наверное, я сошел с ума. Да, я сошел с ума. Совершить такое!.. — Утратив опору, которую он черпал в своей злой ревности, перечеркнувшей в его душе даже совесть, О'Мой содрогнулся от осознания содеянного.
Ничего не понимающая леди О'Мой обратилась к Сильвии и капитану Тремейну:
— Что Теренс имеет в виду? Что он такого натворил?
Сэр Теренс ответил сам:
— Я убил Самовала. Это я дрался с ним на дуэли. А потом свалил свою вину на Неда и в слепой попытке отомстить за себя докатился до лжесвидетельства. Вот что я совершил. Скажите мне теперь, какой у меня, по-вашему, остается выход?
— О-о-о!
Этот крик ужаса и негодования, вырвавшийся у Юны, тут же погасила Сильвия, стиснувшая ее плечо. Мисс Армитидж все видела и понимала, ей было жалко сэра Теренса, и она постаралась удержать его жену, чтобы уберечь О'Моя от дополнительных страданий. Но та все же воскликнула:
— Как ты мог, Теренс! Как же ты мог! — И расплакалась. Слезы для людей ее склада — более легкое средство выражения своих чувств, чем слова.
— Думаю, все это из-за моей любви к тебе, — ответил он с оттенком горькой самоиронии. — Только так я могу ответить на твой вопрос и лишь такое оправдание считаю подходящим.
— Но тогда, — проговорила леди О'Мой, вновь охваченная ужасом, ибо теперь она понимала все, — если это откроется — Теренс, что с тобой будет?
Он медленно подошел к ней. Ясно осознавая теперь, что от ответственности не уйти, сэр Теренс почувствовал даже некоторое облегчение и отчасти успокоился.
— Все должно быть открыто, — тихо сказал он. — Ради всех, кого это коснулось, все должно быть…
— О нет, нет! — Поднявшись, она в страхе схватила его за руки.
— Они могут и не узнать правды.
— Нет, не могут, моя дорогая, — ответил О'Мой, погладив прижавшуюся к его груди ее белокурую головку. — Они должны ее узнать. Я об этом позабочусь.
— Ты? Ты?! — Глядя на него широко раскрывшимися глазами, Юна всхлипнула и, борясь с душившими ее рыданиями, закричала: — О нет, Теренс, нет! Ты не можешь! Ты не можешь! Ты ничего не должен говорить — ради меня, Теренс, если ты меня любишь!
