Сумрачная дама - Морелли Лаура

Но вот прошло всего несколько месяцев, как отец был предан земле, и глупость ее братьев проявилась во всей красе. Теперь ее незачем было скрывать. Сообща они спустили все приданное Чечилии, вложили деньги в необдуманные предприятия, проиграли в кости и пропили. Как только это вскрылось, отец Джованни Висконти на глазах у ее братьев сжег брачный контракт у ворот их усадьбы.

После этого почтой ее старшему брату, Фацио, было оправлено письмо, а еще через несколько дней Чечилию с матерью посадили в маленькую карету и с грохотом повезли на север, в Милан, где Фацио обещал все исправить.

– Но я не понимаю, почему должна уйти в монастырь Маджоре, – сказала Чечилия. Эти слова прозвучали по-детски жалобно, и Чечилия сразу же осеклась. Мать дернула ее за волосы несколько сильнее, чем было необходимо.

– Ай! – Чечилия прижала руку к волосам.

– Считай, что тебе повезло, что выпала такая возможность, Чечилия. Мы это уже обсуждали. Монастырь – идеальное место для такой девушки, как ты, – жестко произнесла ее мать, не обращая внимание на вскрик дочери и выпутывая еще один локон из копны волос на ее макушке.

Чечилия хорошо знала все доводы: она образована, бегло говорит на латыни, умеет писать стихи и играть на лютне. Происходит из хорошей семьи.

Как бы прочтя мысли дочери, сеньора Галлерани добавила:

– Ты сможешь заниматься всем тем, что ты любишь: читать, писать, музицировать. Ты останешься чистой и снищешь большое уважение.

– Но я могла бы вместо этого сама найти себе мужа высокого происхождения здесь, в этом замке, – сказала Чечилия. Перед их отъездом в Милан ее братья не только подписали документ, свидетельствующий о расторжении помолвки, но и засвидетельствовали ее девичество – об этом она позаботилась. Она понимала, что как жена она просто находка – о красоте и невинности единственной дочери Фацио Галлерани шептались в Сиене. – Уверена, что я могла бы найти применение моим талантам, держа двор большого дома, а не проводя время в монастырских стенах, где у меня даже зрителей не будет.

Мать скрестила руки на широкой груди и покачала головой. Потом она резко засмеялась так, что у нее затряслись плечи.

– Какая гордыня! Где только моя дочь нахваталась таких возвышенных идей? Будь твой отец жив, выпорол бы тебя сейчас.

Раздался негромкий стук в дверь, и в проеме появилось лицо брата.

– Синьорины, – приветствовал их Фацио легким поклоном, и лицо матери просияло. Она бросила гребень на инкрустированный столик рядом с миской с уксусом и дохлыми вшами, хлопнула в ладоши и сжала ими щеки старшего сына.

– Красавчик мой! – произнесла она, гладя сына так, как гладят по морде любимую лошадь.

Чечилия не могла не признать, что старший – на десять лет – брат в свои двадцать шесть лет действительно превратился в красавца, способного и достойного большего, чем наследие их отца при миланском дворе.

– Все готово для полуденной трапезы, – сказал Фацио.

– Святая Мария! – воскликнула синьора Галлерани, кидаясь обратно к Чечилии, и стала заплетать ее волосы в тугую косу. – Эти проклятые твари нас сильно задержали. – Она быстро перевязала конец косы кожаным ремешком. Чечилия почувствовала, как коса упала ей на спину.

– Фацио, – заговорила Чечилия. – Если я должна жить здесь, в Милане, я хочу остаться в этом дворце, а не в монастыре.

В ответ она услышала громкий смех матери.

– Она продолжает говорить глупости! – сказала мать, подняла гребенку и замахнулась на Чечилию, как будто желая ее ударить. – Надо увозить ее из этого хваленого нагромождения камней, и чем раньше, тем лучше.

Она посмотрела на позолоченный расписной кессонский потолок над их головами.

Фацио рассмеялся:

– О чем ты, девочка?

Чечилия взяла брата под руку.

– Уверена, что с твоим высоким положением здесь, ты можешь найти мне мужа.

– Мужа!

– Да, – подтвердила она, и похлопала его по руке. – Мужа с большим домом и двором полным народу, полным стихов и музыки. – Она не посмела произнести это вслух, но, по правде говоря, в своем воображении видела себя богаче, чище, элегантней, совсем как те дамы, на которых она украдкой смотрела из окна, и жизнь которых могла только представлять.

Чечилия увидела, как что-то дрогнуло в лице ее брата, и он обменялся быстрыми настороженными взглядами с матерью.

– Но это уже согласовано с сестрами, – сказал он, нахмурившись.

– Фацио, ты хорошо знаешь, что я могла бы стать одной из самых желанных невест в этих местах. Плюс ты задолжал мне нового мужа после того, что случилось с предыдущим!

На несколько долгих мгновений тишина тяжело повисла в воздухе.

– Бессовестная! – вмешалась мать. – Гордячка! – Она в гримасе поджала губы. – Твой брат ничего тебе не должен! Он уже и так сделал для тебя больше, чем ты заслуживаешь. Остальное увидишь. Всего несколько дней с сестрами, и ты поймешь, что монастырь – подходящее место для тебя, Чечилия. Я тебе уже говорила – я уже говорила этой гордячке, Фацио! – ты сможешь заниматься всем, что любишь. И самое главное – останешься чистой и снищешь большое уважение. Ты окажешь честь нашей семье и будешь молиться о бессмертной душе отца за нас всех.

Ее брат, опытный дипломат, предпочел не вмешиваться. Он протянул свободную руку матери и повел обеих к двери:

– Пойдемте поедим? Боюсь, опять будет рис, но я видел, что повар добавил к нему зерна граната и цитрусовые. Я умираю от голода.

Мать посмотрела на сына с сияющей улыбкой и наконец взяла его под руку.

Но стоило Фацио открыть дверь в коридор, как он резко остановился, загородив собой женщин. Из конца длинного коридора к ним направлялась небольшая толпа. Свита придворных приблизилась, и Чечилия увидела, как ее брат склонился в почтительном поклоне. Они с матерью поспешили последовать его примеру и потупили взгляды на замысловатые узоры на полу. Чечилия услышала шелест шелка по мрамору, но смогла лишь мельком увидеть бархатные перчатки и тапочки, шелковые чулки, отполированные пряжки, прозрачные пучки черного кружева, зеленые и золотые ленты.

Человек, который шел впереди толпы, остановился, и толпа полукругом встала позади него.

– Фацио Галлерани, – произнес этот человек. Из-за спины брата Чечилия увидела только, что это полный темноволосый мужчина, голос у него был таким глубоким, как будто он набил рот галькой.

– Ваша светлость, – произнес ее брат и опустил голову и плечи еще ниже в знак уважения.

– Вы привезли гостей, – сказал глубокий голос, и эти тосканские слова, произнесенные с миланским акцентом, показались ей странными и прекрасными на слух.

– Гостей? О нет, Ваша светлость. Это всего лишь моя мать и младшая сестра. Они приехали из Сиены вчера вечером.

– Так поприветствуем же их.

Несколько долгих мгновений прошли в тишине. Чечилия смотрела на мать, та не поднимала глаз от своего платья со все еще вымазанным землей подолом – эта же земля была у нее под ногтями. Не двигаясь, она стояла за спиной сына.

Чечилия протолкнулась вперед брата и оказалась лицом к лицу с человеком, который, судя по всему, был никем иным, как герцогом Милана. Хотя Людовико иль Моро был старше Чечилии по крайней мере вдвое, он все же стоял прямо перед ней. У него было угловатое лицо, впрочем, почти полностью скрытое густо смазанной маслом черной бородой. На груди у него были металл и бархат, а на каждом пальце – кольцо с ярким камнем. Его камзол спереди был увешан эмблемами, которые позвякивали при ходьбе, возвещая о приближении хозяина, как если бы он был дорогим животным. Он метнул на Чечилию быстрый взгляд темных глаз, а потом еще несколько долгих мгновений не отрывался от нее.

Ждал, чтобы она поклонилась?

Но Чечилия не поклонилась. Она встретила глазами его темный взгляд и улыбнулась.

5