Иван Дроздов - Мать Россия! прости меня, грешного!
Постепенно в нём развилась потребность всё делать наперекор отцу. Во младенчестве отец ему говорил: «Ешь, сынок. Организм твой растет, ты должен есть больше». И Борис откладывал в сторону вилку. «Не хочу… Я не хочу. Отстаньте от меня, я не хочу есть!» В возрасте двенадцати-тринадцати лет у него стал прибавляться аппетит. Он много ел сладкого, любил пряники, сушки, пирожки. Теперь отец говорил: «Ешь в меру, невоздержанность в еде ведёт к нарушению обмена веществ, создаёт дополнительные нагрузки на все органы, прежде всего на сердце». Выражался он научным языком — вяло и бесцветно. Борис словно в пику отцу ел ещё больше. В шестнадцать лет он уже имел тугой животик и тело его походило на плотную мясистую сардельку. Он поступил в институт связи, прилежно учился, много читал… Его ум быстро развивался, поражая товарищей глубиной и самобытностью. Вес тела тоже прибавлялся, и в двадцать шесть лет он уже имел сорок килограммов лишних. И если кто-нибудь намекал на его полноту, он повторял ходившие тогда в народе присказки: «Ешь в меру, — говорил Джава-харлал Неру». — «Ешь до сыта, — возражал ему Иосиф Броз Тито».
— Твой лишний вес стал причиной болезни, — сказал Пётр Петрович.
— Всё своё я ношу с собой, — неопределённо и зло, не взглянув на отца, парировал Борис.
— Да, но ты должен устранить главную причину…
— Прибереги свои советы для других.
Борис снова отвернул голову и демонстративно не смотрел на отца. Пётр Петрович посидел ещё несколько минут, затем поднялся:
— Ну, я пойду. Что тебе принести завтра?
— Принеси пирожков. И хлеба — круглого, белого, — ну, того, который я люблю.
— Хорошо. Я всё принесу.
И отец, не попрощавшись, вышел.
После обеденного отдыха часу в четвёртом пришёл экстрасенс. С виду ему не было и сорока, спортивного сложения, лицо чисто выбрито, глаза светло-синие, — в уголках приоткрытого рта прячется лукавая улыбка. «Он обладает тайной, необыкновенной силой», — сказала о нем мать. И ещё она заметила: «Этот… мне особенно дорого стоит».
— Как поживаем? — кивнул гость.
— Ничего. Пока живы.
— Что так невесело настроены?
Маг ходил по комнате, выбирал место, где бы удобнее расположиться.
Борис про себя решил: «Потянусь к нему всей душой. Что же мне остаётся делать?..»
— Вас как зовут? — спросил Качан, не в силах долго выдерживать льющийся в душу, всё затопляющий свет синих глаз.
Целитель молчал. И не отрывал взгляд от лица пациента.
— Вы будете меня гипнотизировать? — улыбнулся Борис.
— Нет, не буду.
Продолжал смотреть. И молчал. Потом мягко и нежно коснулся рукой живота больного.
— Вы сегодня ели пироги с яйцами, и с капустой, и с печенкой.
— Да, ел. Хм, странно! Хотел есть и ел. Но позвольте: как вы узнали?
— Мука из твёрдой сильной пшеницы. Донецкая, Луганская — с южных степей Донбасса, с Приазовья. Пироги жарены на сливочном масле. А масло… с широким спектром присадок.
— Зачем вы мне всё это говорите?
— Успокойтесь. Вы культурный человек, а в еде так неразборчивы.
— И что же? И хорошо! Я съел два пирожка!
— Свежее тесто, только что испечённое. Камнем ложится на стенки желудка. И заметьте: съели вы не два пирожка, а восемь. И к тому ж обедали в столовой. А там к назначенной вам диете добавили добрый кусок копченой колбасы да варенье из слив и облепихи.
— Позвольте! Я ведь могу и обидеться.
— Да, конечно, вам непривычно такое слушать. Но меня позвали помочь вам, а я даром деньги не беру.
Прямота и чистосердечие разоружали Бориса; он хотел бы послать его подальше, указать на дверь, но тот смотрел доверчиво и улыбался.
— Не вздумайте противоречить. Не то… усыплю. Я ведь живо, без церемоний. Вам под черепную коробку природа вложила сильный ум, провидение назначило высокую цель — вы призваны служить людям, а вы… так нелепо и бессмысленно убиваете собственную плоть и разум!
Целитель посмотрел на часы. Поднялся.
— Сожалею, но меня ждёт другой пациент.
Кивнул, направился к двери — стройный, прямой и лёгкий. Взялся за ручку, но задержался, повернулся к Борису:
— У вас есть все данные, чтобы явить собой человека будущего. И… предвосхитить его.
Экстрасенс кивнул на прощание, лукаво улыбнулся, и — вышел.
Борис в изнеможении опустился на подушку. «Как его зовут? Вот балда, не спросил». И ещё подумал: «Интересно, он где-нибудь работает или так вот: шляется, шаманит»…
В палату вошёл Морозов. Сел на кровать. Заметил растерянно-блуждающий взгляд Бориса, спросил.
— У тебя был отец?
— Был.
— И этот?..
— Только что вышел.
— Я видел.
— И что?..
— Блажь Елены Евстигнеевны. Но раз уж просила — не мешаю.
— Ты в них не веришь?
— В этих-то?.. Колдунов? Жулики они.
Борис отвернул лицо, посерьёзнел.
— А ты… веришь? — встревожился Морозов.
— Не знаю. Сомневаться во всём — мой принцип. Но и для сомнений есть черта допустимого. Мы с тобой были маленькими и не можем помнить, а в пору нашего детства генетику называли поповской наукой. Я однажды говорю соседке: какая погода завтра будет? А она мне: да ты на месяц погляди. Ведро на его нижний рог можно повесить? Я посмотрел. «Вроде бы нет, соскользнет». — «Ну то-то, — сказала соседка, — значит, и погоды хорошей не жди». И вправду: весь день шёл дождь и дул северный ветер. Ну, а это как понимать? Тоже — поповщина?..
— Обыкновенное дело: примета, — резюмировал Владимир. — И голову ломать нечего.
— Примета, конечно, да соседка-то знала эту примету, а я не знал. Так и тут может быть. А-а?.. Как ты думаешь? Вот ты моего лекаря жуликом обозвал, а он положил мне руку на живот и стал перечислять, что я сегодня ел — пирожков сколько, да каких, на каком масле приготовлены. Ты вот смеёшься, а я в толк не возьму: как узнал, да почему, да как это вообще возможно?.. Кстати, хочешь пирожка с капустой?
Борис вынул тарелку с пирожками, подал Морозову. Тот взял один, повертел перед носом.
— Таких… — сколько же ты съел?
— Восемь.
— Ну и ну! Аппетит.
Расправившись с пирогом, встал, хотел уходить. Но Борис задержал:
— Ты вот молчишь, — из деликатности, верно; и отец тоже поощряет. Видишь, еды понатащил. И завтра принесёт — ещё больше, а вот он, экстрасенс, заметил, что я этими пирожками нелепо и бессмысленно убиваю свою плоть. И вот ведь парадокс: обидно слушать такое, а внутренний голос мне твердит: он прав, он прав; твоя болезнь от лишнего веса, от ежедневных возлияний спиртного, от табака. Я математик и тут же, как только он вышел, стал считать: какие перегрузки я создаю своему сердцу? Ты — врач, скажи: какие перегрузки способно выдержать наше сердце?
