Бернард Корнуэлл - Медноголовый
— Ну что, возобновим беседу? — приветливо поинтересовался Гиллеспи, когда Старбака чуть отпустило.
— Ублюдок… — выдохнул Натаниэль.
Он лежал в нечистотах, его одежда нечистотами пропиталась. Он был беспомощен, унижен и нечист.
— Знакомы ли вы с господами Скалли и Льюисом?
— Нет, чёрт бы тебя подрал.
— Каким образом вы поддерживаете связь со старшим братом?
— Никаким, будь ты проклят.
— Получали ли вы письма, адресатом которых был бы секретарь Общества поставки Библий в действующую армию Конфедерации?
— Нет!
— Передавали какие-либо сведения мистеру Тимоти Вебстеру, проживавшему в отеле «Монументал»?
— Я же говорил тебе, сволочь, что нет! — Старбак поднял лицо и плюнул в сторону лейтенанта смесью слюны с блевотиной, — Я жизнью рисковал за эту страну, ты, крыса тыловая!
Гиллеспи покачал головой и взялся за бутыль, кивнув конвоирам:
— Повторим.
— Нет! — заорал Старбак, но Эйб с товарищем мгновенно раскорячили его на полу.
— Мне всегда было любопытно, — произнёс он задумчиво, глядя на свет синюю ёмкость, — сколько кротонового масла способен выдержать человек? На чистый пол его перетащите, не хочу испачкать колени в его выделениях.
— Нет! — вопил Старбак, но всё повторилось.
Вновь лилось масло через воронку в его желудок, снова горело всё внутри, выворачивая наизнанку. Снова задавались те же вопросы, но дополнительные порции сатанинского зелья не обогатили Гиллеспи ни единой крупицей новой информации. Старбак твердил, что не знает никого по имени Джон Скалли, Прайс Льюис или Тимоти Вебстер.
Около полудня конвоиры окатили Старбака холодной водой из вёдер и поволокли бесчувственное тело в камеру. Гиллеспи, покусывая губу, собрал бумаги, сложил папку, бутыль с воронкой в сумку и побежал на занятие кружка по изучению Библии в универсалистской церкви, на которое опаздывал.
А Старбак лежал, униженный, грязный, мокрый и тихонько скулил.
Неохотно и тяжело, как медведь, вылезающий весной из берлоги, армия южан снималась с позиций у Калпепер-Куртхауса. Снималась медленно и осторожно, так как генерал Джонстон не был до конца уверен в том, что Север не пытается его перехитрить. Множество курсировавших между Александрией и фортом Монро кораблей, как подозревал генерал, вполне могли ходить порожняком ради того, чтобы заставить армию Джонстона передислоцироваться, оставив северную Виргинию без защиты. И Джонстон посылал конные разъезды вглубь округов Фокир, Принс-Уильям и севернее, в округ Лаудон. Бойцы партизанских бригад, оборванные всадники, которые должны были действовать в тылу у вторгшихся северян, даже заглядывали за Потомак, в Мэриленд, но все разведчики сходились в одном: янки ушли. Нет, конечно, войска на оборонительных линиях у Вашингтона никуда не делись, так же, как и те, что засели в фортах округа Фэрфакс, виргинского оплота северян, но полевая армия федералов ушла. «Юный Наполеон» сосредоточил войска для штурма укреплений на полуострове.
Бригада Фальконера одной из первых получила приказ перебазироваться к Ричмонду. Вашингтон Фальконер призвал к себе майора Бёрда отдать приказы:
— Разве не Свинъярд у вас, дорогой зятёк, мальчик на побегушках? — осведомился Бёрд.
— Он отдыхает.
— Не просыхает, то бишь.
— Вздор, Птичка-Дятел. — Вашингтон Фальконер красовался в новёхонькой униформе со знаками различия бригадного генерала, — Он скучает. Он жаждет боя. Он — воин.
— Он — запойный пьяница. Он вчера пытался арестовать Тони Мерфи за то, что тот ему честь не отдал.
— Да уж, есть у Мерфи этакая мятежная жилка. — лицемерно посетовал Фальконер.
— Думаю, она у всех у нас есть, иначе северяне не звали бы нас «мятежниками» — рассудил Бёрд, — Говорю вам, Фальконер, Свинъярд — алкоголик. Вас надули. Подложили, так сказать, свинью.
Бёрд хихикнул. Вашингтон Фальконер поджал губы. Он не относился к людям, вслух признающим свои ошибки. Он понимал, что Гриффин Свинъярд — ходячее несчастье, да ещё и проспиртованное насквозь, но с этим несчастьем придётся мириться до тех пор, пока Бригада Фальконера не завоюет себе в боях славу, которая освободит бригадного генерала Фальконера от поводка редактора «Экзаминера». Свежий номер газеты лежал на походном столе генерала.
— Слышали последние известия о Старбаке?
Бёрд отрицательно качнул головой.
— Арестован за шпионаж! Так-то! — с явным удовлетворением сообщил Фальконер, — Он всегда был с гнильцой. Ума не приложу, почему вы так с ним носились?
Фальконеру не терпелось обсудить с кем-нибудь участь ненавистного Старбака, но Бёрд доставлять зятьку такое удовольствие не собирался.
— Что-нибудь ещё, Фальконер? — сухо осведомился он.
— Да, есть кое-что ещё. — Фальконер, в застёгнутом доверху мундире, перетянутом ремнём, извлёк из ножен саблю и рассёк ею воздух, — Выборы.
— Всё готово.
— Мне не нужны неожиданности, Птичка-Дятел. — Фальконер вытянул в сторону Бёрда руку с саблей, — Никаких неожиданностей, понятно?
В течение двух недель Легион должен был переизбрать ротных командиров. Выборы проводились по настоянию правительства, надеявшегося подсластить таким образом горькую пилюлю всеобщей воинской обязанности, введению которой сопутствовал приказ, продлявший срок службы записавшихся на год добровольцев вплоть до гибели в бою, ранения или заключения мира.
— Какие неожиданности вы имеете в виду? — невинно спросил Таддеус Бёрд.
— Вы знаете какие.
— Не имею ни малейшего понятия.
Сабля рассекла воздух в десятке сантиметров от клочковатой бороды майора.
— Я не хочу, чтобы в бюллетенях обнаружилось имя Старбака, Бёрд!
— В бюллетенях его нет! Только не поручусь, что солдаты не впишут его сами.
— Позаботьтесь, чтобы не вписали.
— Увы, Фальконер, это не в моей власти. Это и называется демократией. Между нами: ваш и мой деды дрались как раз за то, чтобы её установить.
— Вздор, Птичка-Дятел! Сущий вздор!
Как всегда, разговор с чёртовым Птичкой-Дятлом разозлил Фальконера, и он в который раз пожалел о том, что Адам отказался сменить штабную должность на пост командира Легиона. К сожалению, как отдавал себе отчёт Фальконер, никого, кроме Адама, Легион не потерпел бы вместо Птички-Дятла, да и то сыну бы пришлось нелегко. Последние дни Фальконер всё больше склонялся к мысли дать Бёрду полковничье звание и утвердить командиром, в надежде, что из чувства благодарности Птичка-Дятел станет хоть чуть-чуть сговорчивее. Да, не так себе представлял Фальконер возвращение в свой Легион. Вместо всеобщего ликования его встретили косые взгляды и глухой ропот.
