Виталий Гладкий - Вечный хранитель
— Но ежели Анна Леопольдовна узнает о ваших мыслях, или если Елизавета Петровна кому-нибудь проговорится о том, что ее поддерживает сам король Франции, то цесаревну казнят.
— Этого просто не может быть! Во-первых, ее не посмеют казнить публично, разве что постригут в монастырь. Во-вторых, Елизавете Петровне куда больше приличествует царская корона, нежели монашеский клобук. Кроме того, большинство русских людей ненавидит господствующую немецкую партию. А войска и народ любят цесаревну, дочь Петра Великого, возлагают на нее свои надежды и чаяния. К сожалению, у Елизаветы Петровны нет своей партии, нет верных людей… Если этот пробел удастся заполнить… хорошо бы с вашей помощью, милый граф… то дело выгорит, можно не сомневаться.
— Возможно. Но есть одна загвоздка — нужны деньги. И немалые.
— Деньги будут, — уверенно сказал де Шетарди. — За это я ручаюсь. Что касается самой Елизаветы Петровны, то ее нужно подготовить. Завтра я встречаюсь с Лестоком (он тоже с нами), который обещал мне аудиенцию у цесаревны. Я должен поговорить с ней наедине. Увы, в присутственных местах она всегда под надзором царских фискалов. Так что единственное место, где можно будет поговорить с Елизаветой Петровной вполне откровенно и без чужих ушей — это ее будуар.
— Только не очень увлекайтесь, ваша светлость… — Сен-Жермен тонко улыбнулся. — У нее в чести малороссийский казак Алексей Разумовский.
— А… этот плебей, выскочка… — Де Шетарди недовольно покривился. — Не стоит подозревать Елизавету Петровну в том, что у нее дурной вкус; у великих тоже бывают свои слабости. Между прочим, этот нахал может быть нам полезен. Присмотритесь к нему.
«Однако… Он уже уверен, что я буду играть козырного туза в его партии, — иронично подумал Сен-Жермен. — Ему ведь светиться не с руки. Но я почему-то не услышал, какие мне сулят привилегии, если я подпишусь под этим договором».
Словно подслушав его мысли, де Шетарди сказал:
— Что касается лично вас, дорогой граф, то ваша выгода налицо. Кроме расположения Елизаветы Петровны к своей персоне и тех милостей и наград, которые вы получите от ее щедрот, наш светлый король Людовик XV готов предоставить в ваше распоряжение замок Шамбор с обслугой и сто тысяч ливров[74], чтобы вы могли обустроить там лабораторию и заняться своим любимым делом — алхимическими опытами. В этом он дал свое твердое королевское слово. Если будет на то ваше согласие, то королевский рескрипт вы получите в ближайшее время.
Замок Шамбор! Один из красивейших замков долины Луары! Сен-Жермен был потрясен. О таком подарке судьбы можно было только мечтать.
Графу приходилось бывать в Шамборе. В 1725 году Людовик XV передал Шамбор своему тестю Станиславу Лещинскому, потерявшему польский престол. Он жил там вплоть до того момента, как занял трон герцогства Лотарингского В данный момент Шамбор пустовал. Наверное, восхищение Сен-Жермена замковой архитектурой каким-то образом попало в уши короля и Людовик решил заполучить столь известную во всей Европе личность, как граф Сен-Жермен, в свои подданные. Неплохая сделка…
Сен-Жермен вспомнил, что в замке четыреста сорок комнат (если ему не изменяет память), а на крыше замка возведено триста шестьдесят пять башенок (по числу дней в году), украшенных нимфами, мифическими животными и восточным растительным орнаментом. В сочетании с целым лесом луковок, шпилей, фронтонов, звонниц без колоколов и люкарн[75]они образуют на крыше забавный игрушечный городок, окруженный балюстрадой.
Этот городок был местом светского общения владельца замка и его гостей. Он даже имел свои улицы и маленькие площади, чтобы собиравшееся там общество могло следить за охотой, военными парадами, праздниками и турнирами.
Действительно, очень недурно… Похоже, и впрямь стоит на время оставить поиски Десницы Господней (все равно шпионы сыскной канцелярии обложили его своими рогатками со всех сторон; собственно, как и других иностранцев, за исключением немцев) и заняться интригами, в которых Сен-Жермен слыл непревзойденным мастером. Граф был уверен, что де Шетарди не лжет насчет замка. Маркизу, как и любому человеку, в полной мере присуще чувство самосохранения, и ему было хорошо известно, что Сен-Жермен не прощает обман никому и никогда.
— Что ж, ваша светлость, можете на меня положиться… — немного растягивая слова, сказал граф. — У вас уже есть какой-нибудь план?
— Милый граф! — де Шетарди просиял. — Несмотря на совершенно скверную погоду, сегодня для меня светлый день! С вами мы горы свернем. Если говорить о плане, то пока есть лишь наметки. Неплохо бы нам прямо сейчас поразмышлять на эту тему. У вас светлая голова, и вы можете предложить много ценных решений.
— Что нам мешает?
— Только отсутствие вина — все бутылки уже пусты. Но это дело поправимое…
Оставим заговорщиков заниматься своими тайными делами и попытаемся отыскать Фанфана. На самом деле это могло оказаться нелегким занятием, потому что слуга графа Сен-Жермена находился в Разночинной слободе, расположенной в так называемых Мокрушах — оживленном районе в юго-западной части Городового острова. Название этого места связано с особенностью берега Малой Невы, который подтапливался при каждом наводнении. Фанфан был в гостях у Антипки — того самого кудрявого гарсона из «Австерии четырех фрегатов». Они подружились как-то незаметно и совершенно неожиданно нашли друг в дружке родственные души.
Бакалейные товары, муку и сырые продукты жители Петербурга в основном покупали не на Обжорке, а на Мытном дворе, построенном в 1715 году в Мокрушах. Спустя год здесь же, возле Мытного двора, стоявшего почти на мысу между Большой и Малой Невой, были сооружены рыбный и мясной ряды. Мясной ряд располагался на берегу реки, у проточной воды, и когда в Мясном ряду забивали скот, то все отходы сбрасывали в воду. Рядом были расположены и рыбные садки, где продавали живую рыбу.
Центр этого района располагался ниже по течению Малой Невы. Здесь находились церковь Успенья Богородицы, губернская канцелярия с острогом и городской магистрат. В 1721 году острог был расширен пристройками новых казарм для колодников. Вокруг центра селились в основном подьячие из канцелярии и разночинцы, а на самом берегу Малой Невы были построены общественные (торговые) бани. Эта часть города и называлась Разночинной слободой.
Та часть Разночинной слободы, где жили родители Антипки, представляла собой скопище маленьких домишек, тесно пристроенных друг к другу, как ловушки для синиц. Дом Антипки ничем не отличался от традиционного жилья русских крестьян: курная изба с одной достаточно просторной комнатой без привычного потолка и большая печь. Узкие окна были закрыты рамой с кусками слюды, а освещался дом лучиной, воткнутой в щель возле печи.
