Александр Дюма - Графиня де Шарни
И папа, не имевший возможности объявить короля святым, провозгласил его мучеником.
Королева в тот день, против своего обыкновения, побыла с детьми совсем недолго. Ей казалось, что, раз сердце ее в ту минуту не принадлежит их отцу, она не имеет права на ласки детей. Только таинственному женскому сердцу, этому приюту страстей и источнику раскаяния, могут быть знакомы подобные противоречия.
Королева рано удалилась к себе и заперлась. Она объявила, что ей необходимо написать письма, и поставила Вебера на страже.
Король едва ли заметил отсутствие королевы. Он был слишком обеспокоен событиями внутри страны: они были и в самом деле довольно значительными и угрожали судьбе Парижа; он узнал о них от начальника полиции, ожидавшего его в кабинете.
Вот, в двух словах, о каких событиях шла речь.
Национальное собрание, как мы видели, провозгласило себя неотделимым от короля, а короля — от Парижа, куда все члены Собрания и съехались.
Ожидая, когда здание манежа, предназначавшееся для заседаний Национального собрания, будет готово, депутаты избрали местом сбора зал архиепископства.
Собравшись там, они специальным декретом постановили заменить титул «короля Франции и Наварры» на «короля французов».
Собрание упразднило королевскую формулу «мы в своей мудрости и своем могуществе…», заменив ее на следующую: «Людовик милостью Божией и согласно конституционному закону…»
Это лишний раз доказывало, что Национальное собрание, как и все парламентские учреждения, продолжением и предшественником которых оно являлось, занималось зачастую пустяками вместо вещей серьезных.
Ему, к примеру, стоило бы позаботиться о том, как накормить Париж, буквально умиравший с голоду.
Возвращение из Версаля Булочника, Булочницы, Пекаренка и их водворение в Тюильри не повлекло за собой ожидаемого результата.
Муки и хлеба по-прежнему не хватало.
У дверей булочных каждый день собирались толпы народа, что служило причиной больших беспорядков. Однако чем можно было помочь этим людям?
Право собраний было освящено Декларацией прав человека.
Между тем Национальное собрание не имело о голоде ни малейшего понятия. Его членам не нужно было стоять в очереди у дверей булочных, а если кому-нибудь из депутатов случалось проголодаться, он мог быть уверен, что в сотне шагов от зала заседаний всегда купит свежие хлебцы у булочника по имени Франсуа, проживавшего по улице Марше-Палю в дистрикте Нотр-Дам; он делал в день по семь-восемь выпечек и всегда имел запас для господ из Собрания.
Итак, начальник полиции делился с Людовиком XVI своими опасениями по поводу этих беспорядков, которые в один прекрасный день могли перерасти в восстание. В это время Вебер отворил дверь в небольшую комнату королевы и вполголоса доложил:
— Госпожа графиня де Шарни.
XXIV
ЖЕНА БЕЗ МУЖА. ЛЮБОВНИЦА БЕЗ ВОЗЛЮБЛЕННОГО
Хотя королева сама вызвала Андре и, следовательно, должна была ждать этого доклада, она содрогнулась всем телом, когда Вебер произнес эти четыре слова.
Дело было вот в чем: королева не могла отделаться от мысли, что в договоре о дружбе и взаимных услугах, который она и Андре, если можно так выразиться, заключили юными девушками при первой встрече в замке Таверне, Мария Антуанетта неизменно оказывалась должницей.
А ничто так не тяготит коронованных особ, как подобные обязательства, в особенности когда услуги оказывают им от чистого сердца.
Вот почему, послав за Андре, королева собиралась высказать графине свои упреки, но, едва оказавшись лицом к лицу с молодой женщиной, она сейчас же вспомнила, чем была ей обязана.
Андре же оставалась холодна, спокойна, чиста, как алмаз, и, как алмаз, тверда и непоколебима.
Королева на минуту задумалась, как ей обратиться к этому белому видению, ступившему из темноты дверного проема в полумрак комнаты и входившему в круг света, отбрасываемого трехсвечным канделябром на столе, за которым она сидела, облокотившись.
Наконец она протянула бывшей подруге руку и сказала:
— Добро пожаловать сегодня, как и всегда, Андре.
Как бы ни была Андре внутренне подготовлена к своему визиту в Тюильри, теперь настал ее черед затрепетать: в словах, с которыми к ней обратилась королева, она услышала былую ласковую интонацию юной дофины.
— Надо ли говорить вашему величеству, — произнесла Андре со свойственными ей искренностью и прямотой, — что если бы вы всегда говорили со мной так, как сейчас, то в нужную минуту вам не пришлось бы искать меня за пределами своего дворца?
Королеве было выгодно такое начало разговора, и она решила этим воспользоваться.
— Увы, вам следовало бы меня понимать, Андре; вы прекрасны, чисты, целомудренны, вам не знакомы ни любовь, ни ненависть; грозовые облака могут вас заслонить, словно звезду, но стоит подуть ветру, и она еще ярче заиграет на небосводе! Все женщины на свете, даже занимающие самое высокое положение, не могут похвастаться вашей непоколебимой безмятежностью, а еще меньше других — я, ведь я попросила у вас помощи, и вы меня спасли…
— Королева говорит о времени, которое я давно забыла, — возразила Андре. — Я полагала, что и она о нем больше не вспоминает.
— Суровый ответ, Андре, — заметила королева, — однако я его заслуживаю, и вы вправе меня упрекнуть; нет, это верно: пока я была счастлива, я не вспоминала о вашей самоотверженности; возможно, это потому, что отплатить вам за то, что вы сделали, не в силах ни одна женщина, даже если она королева. Вы, должно быть, сочли меня неблагодарной, Андре, но то, что вы принимали за неблагодарность, было, возможно, в действительности лишь бессилием.
— Я могла бы вас обвинять, ваше величество, — сказала Андре, — если бы я когда-нибудь чего-либо желала или просила, а королева воспротивилась бы моему желанию или отвергла просьбу; на что же я могу пожаловаться, раз я ничего не хотела и ни о чем не просила?
— Хотите, дорогая Андре, я скажу вам всю правду? Что меня в вас поражает, так это равнодушие, с которым вы относитесь к окружающему миру. Да, вы мне кажетесь не человеком, а существом из других сфер, будто какой-то вихрь занес его к нам, подобно очищенным огнем камням, падающим не знаю с какого светила… Вот почему первое, что испытываешь, сталкиваясь с вами, это ужас от сознания собственной слабости; а потом постепенно понимаешь, что безупречное существо обладает даром всепрощения; что это чистейший родник, и в нем можно очистить свою душу; а в минуту страдания можно прибегнуть к помощи этого существа, как сделала это я, Андре: можно послать за этим необыкновенным существом, осуждения которого я так боялась, и попросить у него утешения.
