Владимир Прасолов - Золото Удерея
— Думаю, уже чешут затылки. Служка из трактира метнулся, мы только из-за стола встали!
— Думается мне, проще надо было. Брать этого Косых, в кандалы и в пытошную. Там бы язык-то его развязали, куда бы делся.
— Нет, сотник, один только пыж, казачком твоим на дороге подобранный, дело не решит. Да и нам от того какая польза? Ну, вздернут этого убивца, и что с того?
— Дак это, пацана от каторги убережем.
— И все?
— А чего еще-то надо?
— Эх, сотник, ты ж знаешь, кто за Косых стоит!
— Ну и что?
— Дак он-то останется и не простит, мстить будет.
— Думаете, не выдаст Косых хозяина? — размышлял вслух Пахтин.
— Нет, господа, этот не выдаст, на дыбу пойдет, а пс выдаст. Я таких видывал, такие своих не сдают, — чаметил Белоцветов.
Яков Спиринский, раскурив трубку и пустив в по-юлок облако ароматного дыма, взял в руки карты и многозначительно произнес:
— Косых шестерка, а нам туза надо к рукам прибрать, именно он здесь правит всеми делами, именно ему стекается выносимый золотой песок с северной тайги. Мешать он нам будет в делах, потому сам Бог велел его на чистую воду вывести, тем паче повод есть — руки у него в крови.
— Правильно говоришь, Яков, потому действовать будем по плану моему.
Белоцветов встал, прошелся по скрипящим половицам.
— Заманим противника под перекрестный огонь, выждем и ударим.
— Ты, господин поручик, прямо как в сражении! — хохотнул Пахтин.
— А оно и есть сражение. Не мы их, так они нас! Гы думаешь, они с нами теперь в бирюльки играть будут? Они теперь страшиться нас будут, а потому ненавидеть и смерти нашей желать. Мы правду про них шаем, а это никому не нравится. А уж все остальное сантименты. Война есть война.
— Хорошо, господа, так в чем наши действия теперь?
— Ждать будем, что Никифоров сделает. Ему сейчас пс до сна, поверьте, он-то в отношении Косых не так уверен, рисковать своей шкурой не станет. Завтра же надо Косых к нам пригласить, побеседовать с ним и отпустить восвояси, тогда Никифоров за голову схватится!
— О чем?
— Как о чем? Почему его отпустили!
— Да это ясно, побеседовать с Косых о чем?
— О чем, не важно… — Белоцветов потер лоб и задумался. — Да хоть о том, чтоб людишек нам подыскивал для партии разведочной.
— Хорошо, на том и порешим. — Пахтин встал, раскланялся и вышел.
Еще не пропели первые петухи, как наладился Косых в тайгу. Конь в седле, мешок с харчами собран и к седлу приторочен. В поводу, по-тихому, вел коня до околицы, озираясь по сторонам, как будто чуя опасность. Дошел, открыл проезд. Не успел в седло вспрыгнуть, из темноты окликнули:
— Далеко собрался, Иван?
Косых резко обернулся на знакомый голос, но ответить не успел.
С ним что-то случилось, он вдруг понял, что он хочет, но не может ничего сказать. Он, всегда знавший, как и что делать, сильный и смелый, державший свою и, часто, чужую жизнь, как ему нравилось говорить, за глотку, вдруг обмяк. Безвольно и беспомощно повис на немеющих, но мертвой хваткой сжимавших еще узду руках. Конь непонимающе дернулся. Острая боль сковала горло и захлестнула. Мрак, вдруг закрывший все, даже в ночной темноте оказался страшным, и Косых закричал, истошно и жутко.
— Феденька, родненький, как же мне тяжко без тебя было… — только и прошептала Анюта, увидев перед собой склонившегося к ней Федора. Сказала еле слышно, как выдохнула, и глаза закрыла.
Федор испуганно отпрянул и посмотрел на старца.
— Не бойсь, слаба она очень, теперь на поправку пойдет, видишь, по щеке румянец пошел, то жива к ней вернулась.
— Что? Жива, что это?
— Это то, что Богом дано человеку — сила жизни. Есть в нем эта сила — и живет человек — белу свету радуется. Потерял ее — и угасает человек, ничто ему не мило, ничто счастья не приносит.
— Как это можно потерять, если живет человек, ее же, получается, всем Бог дает?
— Дает всем и каждому поровну, а дальше от каждого и зависит, как ты ею распорядишься. Растратишь на пустое, не благостное дело и останешься без нее Иль делами добрыми приумножишь. Тако и будет, так оно и есть. Аль не замечал, что все люди по-разному живут? И не оттого, что одни в богатой семье уродились, а другие в бедной. Здоровье, оно ни от чего, кроме живы, не зависит. Есть она — и силы у человека есть, нету — и хоть купайся в злате, а силы нету. А где нету силы, счастия не сыщешь. Особливо это к мужикам относится, скоро поймешь. — Старец улыбнулся и легко похлопал Федора по плечу. — Идем уже, думать будем, как тебя из беды выручать. Ты ведь ей живой нужен, а не в петле, тебе уготованной. Вот так.
— Не убивал я никого.
— За что же на тебя такая охота объявлена?
— Не сердитесь на меня, не могу я ту причину объявить, тайна эта не моя.
— Тайна не твоя, а шкуру-то с тебя спустить обещают.
— Сперва поймают пусть.
— Ну да, конечно. И долго ты по тайге бегать собираешься? А Анюта как, с тобой в бега? Не пущу. Больно девка хороша, ей ребятишек рожать надо, а не по тайге с тобой мошку кормить. Так что подумай, чтобы тебе помочь, в первую голову причину всего этого знать надо.
— Хорошо, я подумаю, до завтра.
— Вот-вот, подумай, сынок, подумай, завтра и решать будем.
Этой ночью ворочался Федор, не спалось ему. По соседству на палатях, на перине перовой, похрапывал Семен. Федор улыбнулся, только-только об этом мечтал его друг у костра, и на тебе — мягкая постеля. Рад был Федор, что Анюта рядом, что поправится, но что делать дальше — не знал. Как вывернуться из того капкана, что на него выставлен? Только теперь он смог рассказать Семену о том, что случилось на берегу Тесея, как игрягтя ящерка на ладанке, как звала его, как путь указывала. Семен, выслушав все, рассказал о том, что всегда в том месте ночевали они, плот делали. Лексей уходил ненадолго, говорил, что молится. «Мы посмеивались, что он к лешему на свиданку ходит, кому в глухомани этой можно молиться. Он не сердился, обалдуями нечесаными нас называл, и все. Да еще вот что: всегда один ходил, не то чтоб специально, а так получалось, все уже с дороги еле ноги волокут, наконец, дошли до привала, а он нам объявлял: „Вот и отдохните, братцы, а я за вас да за удачу нашу помолиться схожу“. Никому и в голову не приходило за ним увязаться. Вот так было, теперь проверить надо, куда ладанка звала. Никак, Лексеева хитрость какая там заложена, через ладанку эту». А по поводу того, что дальше делать, Семен рассудил так. Анюта нашлась, это хорошо, но им от этого не легче, коль в сыске Федор. Если то, что Фрол рассказал про сотника казачьего, правда, а сомнений в том не было, поскольку Федор знал Пахтина, то надо действовать, а действовать самим — опасно, схватят их молодчики никифоровские и прикончат. До Пахтина-то еще добраться надо.
