Магистр ордена Святого Грааля - Дени Эжен
Послание свое он адресовал тому, кто будет править век спустя, запечатал семью мальтийскими печатями и создал особую канцелярию для его хранения.
Что ж, пускай о сохранности послания заботится А., быть может, сие как-то облегчит его душу, не менее романтическую и мистически настроенную, чему его отца.
Мартовские иды 1801-го года — вот, я полагаю, крайний срок для того, что мы обязаны осуществить.
Ваше отсутствие, пожалуй, последнее препятствие.
Жду встречи.
С братом и с Вами — всегда. Хоть в рай, хоть в самый ад! В моем участии можете не сомневаться.
Коли желаете без крови, то мой шелковый шарф и моя золотая табакерка всегда при мне.
С Вами хоть на смерть. Все равно дальше так продолжаться не может.
Полковник Яшвиль
Ваше высокопревосходительство!
Нет такой силы, которая испугала бы нас, когда Россия прозябает под властью ненавистного всему дворянству Калигулы!
Дворянская честь заставляет нас быть с Вами и только с Вами! Страха нет, ибо позор страшнее смерти.
Граф!
Мой ответ Вы знаете. Находиться под властью урода — все равно что быть прилюдно высеченным.
Страшиться далее устал. Думаю, остальные щ-тоже.
Жду назначенного часа с таким же нетерпением, с каким влюбленные ждут свидания.
Вверяю судьбу Вашему тактическому гению.
Душой с Вами.
Но как шеф кавалергардов должен буду находиться при особе престолонаследника.
Полагаю, что в конце концов мне удастся направить его в нужную сторону.
Граф Пален со вниманием прочел письма и, удовлетворенно произнеся вслух: «C’est excellent! [71]» — швырнул их в камин и затем собственноручно кочергой разворошил образовавшуюся золу.
— Спасли, спасли Русь-матушку! — восклицал Бурмасов, расхаживая по своей гостиной. — Все вроде содеяли, что могло зависеть от нас!.. Впрочем… — приостановился он. — Вру! Еще одного не сделали!
— Чего? — не понял фон Штраубе.
— Как же! А жениться! Чтобы всегда была иная сила, способная пособить отечеству, а то на прочие силы, особенно которые в эполетах, я, признаться, не слишком полагаюсь… И знаешь, куда мы отправимся искать невест? В Москву! Только в Москву! Там у нас знаешь какие невесты! Любому Парижу на зависть!
— Да и в Петербурге тоже ничего, — вставил присутствовавший тут же Двоехоров.
— Да, да, с родинками! — согласился Никита. — С очаровательными родинками!
— С родинками, — радостно подтвердил Христофор. — С родинками!.. Так что увольте, в Москву поехать с вами не могу — через месяц тут у самого свадьба.
— Вот за что мы перво-наперво и выпьем! — сказал Никита, открывая «Вдову Клико».
…А фон Штраубе казалось, что Никита при этом вдруг отделяется от земли и воспаряет в воздух.
…Однако нет — это был совсем другой Бурмасов, далекий потомок этого.
— —
…И далекий потомок нынешнего государя взрезал ножом доставшийся ему пакет. И произносил при этом «Господа… Однако… это ужасно, господа…»
— —
…И горело брошенное в камин послание.
И замерли в почтительном страхе камергеры из Тайной канцелярии…
— —
…И звезда горела на небе, злая звезда. И он еще не знал, какие понадобятся иные силы, чтобы ей противостоять.
— —
Но почему-то он верил Никите — такие силы через века отыщутся обязательно.
— —
И покачивалась, покачивалась, казалось, палуба корабля под его ногами.
«Голубка» было имя этому кораблю…
Только было не понять, он или кто-то похожий на него стоял рядом со всеми теми, кому плыть сквозь века и века на этой триере…
Впрочем, быть может, покачивало его от выпитого шампанского…
— В Москву! — еще раз провозгласил Никита. — В моей подмосковной нас уже ожидают. Уж какой прием устрою!.. Так что в Москву!
— За Москву! — поднял бокал фон Штраубе.
— За вас, друзья мои! — поднял бокал Христофор.
— За родинку Елизаветы Кирилловны! — воскликнул Бурмасов.
— За родинку! — согласился фон Штраубе.
— За родинку! — не возражал Христофор.
— И за твое будущее генеральство! — прибавил Бурмасов.
— А что? — Христофор посмотрел на звездочку меж линиями ладони. — За генеральство тоже вполне можно.
И друзья еще раз выпили.
