Николай Дмитриев - Обязан выжить
Православное кладбище на «Киевской» они разыскали без труда. Не пришлось даже никого расспрашивать. Дядя Викентий с Виктором проехали по главной улице, свернули направо и почти на самом выезде увидели каменную ограду с запертыми коваными воротами.
Рядом с лавкой цветов, как бы врезанной прямо в забор, дядя Викентий углядел маленькую открытую калитку, и, поставив автомобиль напротив этого незаметного входа, дядя и племянник прошли на кладбище. Здесь было тихо, и густо разросшиеся деревья создавали прохладу, почти скрывая построенную в центре небольшую часовню.
Согласно точным указаниям пани Ковальчуковой, дядя с племянником быстро отыскали памятник. Большая глыба черного мрамора была мастерски стесана с одной стороны, и на гладкой поверхности легко читалась лаконичная надпись. Чуть выше, на вделанном в мрамор фотопортрете Виктор увидел лицо пожилого человека со странно знакомыми чертами.
Прочитав вырезанную на камне надпись, дядя Викентий смахнул слезу и тихо сказал.
— Ну вот мы с тобой и встретились, папа…
Виктор бросил короткий взгляд на дядю и, чувствуя нечто подобное и стараясь скрыть это, коротко заметил:
— А могилка-то ухоженная…
— Верно, — согласился дядя и уже совсем другими глазами посмотрел вокруг.
Заметив неподалеку какого-то дедка, Викентий окликнул его:
— Любезный, вы, случайно, здесь не работаете?
Дедок неторопливо подошел поближе, внимательно оглядел обоих посетителей и только после этого подтвердил:
— Так, пане-товажишу, сторожую я тут.
— А не скажете, кто за могилкой смотрит? — дядя Викентий показал на памятник.
— А я и доглядаю.
Виктор и дядя Викентий переглянулись. Заметив на их лицах явное разочарование, сторож, не дожидаясь расспросов, пояснил:
— Я добре памятаю той похорон. Панство собралось. Хозяин театра речь говорил…
— А потом? — поторопил деда дядя Викентий.
— Потим все як треба… Через рик памятник цей было поставлено. Вас, гадаю, интересует, кто с тавил?
— Конечно, — кивнул дядя Викентий.
— Економка ихняя ставила. И наглядать велела добре. Бо, казала, родичи могут приехать. — Дед пожевал губами и полувопросительно добавил: — То не про вас, часом, мова була?
— Так, так, про нас, — подтвердил дядя Викентий, потом полез в карман и, вытянув тоненькую пачку купюр, протянул сторожу. — Это вам.
— Дзенькую, пане-товажишу, — сторож неспешно спрятал деньги в потертый кожаный кошелек. — Не извольте беспокоиться, все буде в пожонтку…
— Ну вот и отлично, — улыбнулся дядя Викентий и тронул племянника за рукав. — Витя, нам пора…
Словно по команде они оба вытянулись, напоследок посмотрели на памятник и пошли к выходу, где за оградой их дожидался автомобиль…
* * *Этим утром дядя Викентий был чем-то взволнован. Одетый в бриджи, сапоги и мягкую домашнюю куртку с бранденбурами, он стоял в дверях, выходивших на балкон, со всех сторон окруженный деревьями сада, и, как всегда в затруднительные минуты, постукивал своим ключом-талисманом по свежеокрашенному косяку.
Из этого состояния его вывел слабый шорох, послышавшийся сзади. Дядя Викентий оглянулся и увидел Стефу, которая только что вошла в комнату с небольшим подносом в руках.
— Доброго ранку, пане Викентию, — поздоровалась Стефа.
— Доброе утро, — дядя Викентий перестал стучать ключом и повернулся. — Что там у тебя?
— Кава, пане Викентию… Пани наказал сюда принести.
Она поставила поднос на стол и, отступив на шаг, спрятала руки под фартук.
— Кофе? Откуда? — удивился дядя Викентий и, подойдя к столу, взял в руки маленькую чашечку-филижанку.
Попробовав духовитый напиток, дядя Викентий прижмурился.
— Божественно!
— Можно сказать пани, что вам сподобалось? — сдержанно усмехаясь, спросила Стефа и добавила: — Бо це ж вона сама готувала.
— Если сама, то всенепременно… — Дядя Викентий сделал пару глотков и, наслаждаясь почти забытым вкусом свежемолотого кофе, приказал: — И передай, что я сам хочу ей это сказать.
Стефа неслышно исчезла за дверью, а дядя Викентий устроился в кресле, не спеша допил кофе, поставил чашечку на стол и задумался. И снова в его руке словно сам по себе возник латунный ключ, только теперь дядя Викентий стучал им не по косяку, а по фасонному изгибу гнутого подлокотника.
Трудно сказать, сколько бы он так просидел, если бы Эля, заглянув в комнату, не позвала:
— Дядя Викентий… К вам можно?
— Заходи, деточка, заходи!
Дядя Викентий встал с кресла и приосанился.
— О, какой вы сегодня элегантный, — с очаровательной улыбкой отметила Эля.
— Не льсти мне, деточка, не льсти. К сожалению, все в прошлом, — слегка пококетничал дядя Викентий и поинтересовался: — Кстати, где это сумела раздобыть кофе?
— А это не я. Это оно… — Эля покрутила надетое на палец серебряное колечко.
— Как это? — искренне удивился дядя Викентий.
— Очень просто. Вчера захожу я к пану Франеку, у него тут рядом продовольственная лавочка, так он все заглядывался на алмазы, заглядывался, а потом полез куда-то и достал пакетик. Говорит, это, пани, только для вас… Вот так-то вот.
— Подозреваю, тут не только кольцо… — Дядя Викентий шутливо погрозил Эле пальцем и закончил: — А за кофе благодарю. Взбадривает. Я и то вроде как помолодел.
— Нет, дядя Викентий, вы у нас еще ого какой молодец, — возразила Эля и пошутила: — Жениться можете!
— Ну, тогда шляпу на голову, — дядя Викентий показал жестом, какой широкополой она должна быть, — и марш-марш в город искать невесту! Так?
— Только так! — рассмеялась Эля и, подхватив со стола пустую чашечку, вышла из комнаты.
Проводив Элю взглядом, дядя Викентий опять задумался. Только теперь вместо того чтобы постукивать ключом по чему-нибудь, он зачем-то весьма внимательно разглядывал замысловатую бородку. Потом спрятал ключ в карман и начал переодеваться.
Это не заняло много времени, так как он только снял свою домашнюю куртку и вместо нее надел старомодно приталенный, но еще весьма добротный пиджак. Покрасовавшись перед зеркалом, дядя Викентий воровато, словно школьник, собирающийся сбежать с уроков, выглянул в коридор и, убедившись, что там пусто, постарался как можно незаметнее уйти из дома.
Примерно через полчаса он уже шагал в центре города, по пути любуясь вычурными фасадами, путаницей старых улиц и вообще всем, что было вокруг. Навстречу ему шли прохожие, катили по брусчатке автомобили, цокали подковы першеронов, тащивших тяжелые, снабженные тормозами грузовые телеги, а по обособленным рельсам шел полуоткрытый трамвай, за которым гнались на открытом «виллисе» три хохочущих офицера.
