Николай Свечин - Московский апокалипсис
— Отделение, в шеренгу! — скомандовал сержант.
Ноги у Ахлестышева сами собой начали противно дрожать. Стыдно-то как! Он попробовал прекратить эту тряску, но у него не получилось. Более того, от страха застучали зубы, запершило в горле… И вдруг Пётр снова вспомнил об Ольге. Как тогда, перед свинцовой рекой в Замоскворечье, когда уже собрался погибать. А ведь сейчас не так всё плохо! Он кое-что успел. Отчаянов с Сашей спасут княгиню! Глупый Полестель думает, что выиграл, а на самом деле он проиграл. И его доклад Бонапарту уже не тайна. И он, Пётр, изрядно уже настрелял французов: дорого обошлась им его жизнь! Всё замечательно! Ольга сделается свободна и век ей выпадет долгий-долгий, и всегда она будет его помнить и любить. И никто и никогда не будет так любить графа Полестеля. Ну, случилось ему, Петру Ахлестышеву, умереть… Он честно воевал за свою любовь и за своё Отечество. И не станет сейчас, в последнюю минуту, малодушничать перед врагами!
Произошедшая в каторжнике перемена укрепила его. Колени перестали дрожать, и зубы унялись. Он посмотрел на палачей высокомерно, с чувством превосходства. Подошёл драгун с тряпкой, чтобы завязать приговорённому глаза, но Пётр отвёл его руку.
— Стреляй так.
Ахлестышев теперь стоял, расправив плечи, и спокойно молился. Он совсем уже не думал о смерти, о том, что перестанет дышать — это потеряло для него значение. Ольгу спасут. Отчаянов дал слово, а он всегда его держит. Ольгу спасут!
— Целься!
Драгуны вскинули ружья и навели их прямо на партизана. Ещё миг… Но русский только усмехнулся. Забавные ребята рассчитывали его напугать? От этих вот сморчков у него только что дожали колени? Один солдат, что с краю, походил на огородное пугало, второй — на записного пьяницу. Ну и гвардия! Во всей шеренге единственный драгун смотрелся более-менее прилично, а остальные — какие-то чубекесы! Давайте, стреляйте уже…
Вдруг сержант опустил саблю, подошёл к Ахлестышеву и тронул его за рукав.
— Пойдёмте.
Ничего не понимая, Пётр отправился следом за ним. Французы с пленником поднялись наверх и вернулись в кордегардию. Что случилось? Казнь отложена? Или, что вернее, его пытались сломить, запугать? А не вышло!
Ахлестышев шёл сам не свой — пережитое у стены далось ему трудно. Но он почувствовал, что отношение к нему драгун изменилось. Они даже шагали сейчас по бокам не как конвой, а скорее, как почётный караул. Когда каторжник оступился на тропе, его бережно придержали за локоть, а на входе в палату предупредительно распахнули дверь.
Сержант ввёл Петра обратно к Полестелю и доложил:
— Господин полковник, этот человек не боится смерти.
— Хорошо, свободны.
Драгун вышел, а граф кивнул пленнику на стул.
— Садитесь. Вы действительно настолько любите княгиню Шехонскую?
Тот промолчал, озадаченно глядя на француза. Что за игру он затеял теперь?
— Ваше дело безнадёжно. Русский, пробравшийся в Кремль в нашем мундире… Верная казнь. Но я могу не подавать рапорт и замять этот случай.
— А что взамен?
— Я могу также передать вашу записку княгине. И даже… не уверен, что получится, но я попробую устроить вашу с ней встречу.
Ахлестышев вскочил со стула.
— Так вы мне действительно лгали! Вам известно, где она и что с ней! Молю вас, скажите!
— Всему своё время. Пока что вам надо думать, как спасти свою жизнь, а не как повидаться с чужой женой…
— Так что взамен?
— Взамен — услуга с вашей стороны. Я посажу вас в одну камеру с захваченным нами русским шпионом. Он отказывается отвечать на мои вопросы. Не пытать же мне офицера! Он, как и я, дворянин. Но мне позарез нужно узнать некоторые вещи.
— Что именно я должен выведать?
— Кто его агенты. Как именно резидент поддерживает связь с Кутузовым. И какие сведения он уже успел передать.
Ахлестышев скривился.
— С какой стати этот человек должен мне всё рассказать? Незнакомцу и совсем не патриоту. Вы переоцениваете мои способности к шпионству.
— Он откроется вам. Не сразу, но откроется. У вас наружность порядочного человека. И потом Ельчанинову — так зовут офицера — некуда будет деваться. Я просто не оставлю ему выбора. Ему нужно связаться со своими, а вы единственный русский в его окружении. И когда он узнает, что вас освобождают…
— Когда? — снова вскочил на ноги каторжник.
— А! Жить-то охота! Садитесь. До этого пока далеко — свободу нужно ещё заслужить.
— Хм… В таком виде, в вашем мундире вести меня в камеру нельзя. И где я арестован, тоже надо скрыть. Чтобы он поверил, меня надо переодеть в партикулярное платье. И сказать, что я взят в городе за болтовню или спекуляции.
— Молодец! — похвалил граф. — Вы уже начинаете думать, как лучше сделать порученное вам дело. Мне это нравится. Мы вас сейчас действительно переоденем. Штабс-капитану скажете, что вас взяли по подозрению. Ну, например, в нападении на солдата. Схожи по приметам. Но улики косвенные и вы надеетесь выкрутиться. Назовётесь своим именем. И вообще поменьше фантазируйте: Ельчанинов вас обязательно проверит. А он умный человек и почувствует ложь. Вас станут, будто бы, вызывать на допросы, запугивать. Но вы рассказывайте соседу, что позиции у следствия слабые и возможно ваше освобождение. А дня через два придёте в камеру счастливый и объявите: выпускают! Тут-то он и откроется… Ну, по рукам? Вы недавно кричали в этой комнате, что всё едино: ваши, не ваши…
— Хорошо, граф, я согласен. Но сейчас дайте мне перо и бумагу, я напишу Ольге Владимировне записку!
— Вот, извольте. И давайте договоримся: вы помогаете мне, а я вам. И не обманываем друг друга.
— Эх, граф, — вздохнул Ахлестышев. — Ведь я же не дурак! И понимаю: как только я расколю для вас этого Ельчанова…
— Ельчанинова.
— Какая разница! Как только я сделаю своё дело, то стану вам более не нужен. И что тогда меня ждёт?
— А раз не дурак, думайте, чем ещё можете мне услужить. И продлить своё существование на этом свете. И вообще: не загадывайте далеко вперёд. Вы теперь не вольны в своих поступках. Всё, пишите записку, переодевайтесь и в камеру!
Когда Ахлестышев вошёл, Егор Ипполитович сидел и при свете огарка читал Священное Писание. Поднял голову — и несколько секунд ошеломлённо молчал. Пётр выразительно прижал палец к губам: тсс! Штабс-капитан сказал в ответ:
— Я проверил, здесь нет слуховых отверстий. Как вы здесь оказались? Вас тоже арестовали?
— Да. Я пробрался в Кремль, пытался высмотреть, как можно устроить вам побег. И налетел на Шехонского с Полестелем.
— Тогда вынужден сказать вам тяжёлую правду. Согласно приказу губернатора Московской провинции маршала Мортье, вас должны расстрелять. Русским запрещён вход в Кремль.
