Иван Алексеев - Завтрашний взрыв
Старый сотник и Степа, разумеется, знали, что именно им предстоит, и поэтому беседовали о чем угодно, в том числе и о погоде, только не о предстоящем сражении. Стражник в эти последние два дня находился возле сотника неотлучно. Он так и не смог разоблачить врага, пришедшего в столицу в составе монастырского ополчения. Поставив себя на его место, Степа рассудил, что дальнейшие действия вероятного противника могут состоять или в бегстве из отряда в город с целью совершения какой-либо заранее задуманной диверсии, либо в осуществлении диверсии непосредственно в рядах ополчения. После некоторых размышлений Степа склонился в пользу второго варианта. Он сделал это отчасти вынужденно, поскольку физически не смог бы в одиночку ни проследить, ни тем более предотвратить бегство кого бы то ни было из сторожевого полка, раскинувшего свой стан в чистом поле. Да и послан был тайный враг, по Степиному мнению, скорее всего, не в Москву, а в монастырь, ворота которого он и должен был попытаться открыть или взорвать во время штурма. Штурм не состоялся, и ордынско-турецкий засланец отказался от своих намерений. Что же он мог сотворить непосредственно в полку? Взорвать пороховой запас? Но тот практически отсутствовал, весь порох был роздан непосредственно стрельцам. Убить военачальника? А вот это уже наиболее вероятно. Потому-то Степа перед сражением и не отходил ни на шаг от старого сотника, командовавшего вверенным ему отрядом.
Сотник, как большинство ветеранов, любил вспоминать былые сражения и рассказывать о знаменитых витязях и выдающихся полководцах, с которыми ему довелось служить. Вот и сейчас, за ужином, сотник вспоминал, как десять или более лет тому назад били они крымцев на Оке-реке под предводительством молодого доблестного воеводы князя Михаила Воротынского и даже к Рязани врагов не подпустили, не то что к Москве. Степа, погруженный в свои мысли, слушал его вполуха, но из вежливости не забывал время от времени кивать, выражая согласие с основной мыслью собеседника. А основная мысль рассказчика состояла в том, что в прежние времена все было не в пример лучше, чем в нынешние, и молодежь почитала старших.
Ополченцы ужинали. Каждый десяток сидел у своего костерка, над которым висел общий котел с кашей. Сегодня в лагере во время трапезы царила необычная тишина, не было слышно веселых залихватских возгласов и громкого смеха. Ратники в основном молчали или разговаривали вполголоса, словно находились в храме. Степа обвел взглядом ополченцев, каждый из которых был ему так или иначе знаком, и вдруг увидел, что от одного из костров в его сторону направляется человек, которого стражник, конечно же, мгновенно узнал. Это был Чекан. Он подошел к сотнику, остановился в двух шагах, вытянулся по стойке «смирно»:
— Разреши обратиться, господин сотник?
И в этом подходе к начальнику, и в самом вопросе чувствовалась привычка, которая вырабатывается не одним годом ратной службы. «Разбойничек этот, по всему видать, не врал, когда говорил, что несколько лет служил в полку, — невольно подумал Степан. — Но что-то мне тогда в его ответе резануло слух. Надо бы вспомнить: что именно? Или это все сейчас уже неважно?»
— Обращайся! — кивнул сотник.
— Ты, помнится, еще в монастыре обещал мне награду за пять моих разведок. Прошу сейчас отпустить меня на ночь в увольнение и разрешить мне взять заводного коня.
Степа насторожился, повернулся к Чекану, пристально взглянул в его лицо. Сотник, растерявшись от столь смелой, вернее, даже наглой просьбы, покраснел, раскрыл рот и принялся медленно подниматься на ноги, приготовляясь, по-видимому, дать отпор забывшемуся подчиненному во всю силу своего зычного голоса.
Но, упреждая гневную тираду начальника отряда, Чекан произнес спокойно, хотя и чуть торопливо:
— Я хочу увезти из полка Анюту и оставить ее в городе.
Сотник так и замер с раскрытым ртом, затем вновь присел на траву, покачал головой. Степа тоже расслабился, отвел взгляд от спокойного и безмятежного лица бывшего разбойничьего атамана. Отношения Чекана и Анюты уже не были тайной ни для кого из ополченцев их отряда.
— Ну что ж, — произнес наконец сотник. — Я и сам намеревался отослать девицу подальше от предстоящей битвы. Только не придумал, как это лучше сделать. Уж больно она боевая и своенравная… Да еще мил дружок тут у нее завелся. Знамо дело, что она ни в какую по доброй воле отсель бы не ушла. А раз ты сумел ее уговорить, тогда езжай, конечно. И запасного коня бери… А про то, вернешься ли ты сам в рать к рассвету, я тебя спрашивать не буду. В ополчение народное никого против воли не зовут.
— Правильно, что не спрашиваешь, сотник, — кивнул Чекан и посмотрел в глаза ветерану прямым и честным взглядом. — За коня спасибо. Разреши отбыть в увольнение?
— Разрешаю. Ступайте с Богом. Гляди только, девицу не обидь, а то я не посмотрю на все твои прежние геройства! — Сотник поднял свой немалый кулак и грозно потряс им перед лицом бывшего атамана.
Чекан молча развел руками, дескать, о чем уж тут говорить! Четко, по-военному наклонил голову, повернулся через левое плечо и направился туда, где чуть в стороне от ратного стана паслись несколько стреноженных коней, принадлежавших начальникам монастырского ополчения. Проводив его взглядом, сотник покачал головой и произнес то ли с осуждением, то ли с прискорбием:
— Вишь, оно как! Кругом война, кровь, а им, молодым, все одно — любиться да миловаться! Вот в прежние времена… — И старый сотник опять пустился в воспоминания о героях былых времен, которые, конечно же, не чета нынешним.
Степа вновь рассеянно слушал, время от времени кивал, как вдруг одно имя, произнесенное ветераном, заставило его встрепенуться, и стражник, впервые перебив рассказчика, спросил довольно резко, почти как на допросе:
— Как, говоришь, звали того воеводу?
— Князь Никита Курлятев, — охотно повторил сотник.
— А ты его хорошо знал?
— Ну, не то чтобы приятельствовали, — честно признался ветеран, — но в боях да походах вместе побывать довелось. Несколько раз удавалось даже парой слов перемолвиться. Знаешь, небось, как это в ратном стане случается, когда все вместе в одном озере купаются или из одного ручья воду пьют.
— А не ведаешь ли, что с ним сталось, где он сейчас?
Сотник печально вздохнул, задумался в нерешительности, затем махнул рукой и произнес:
— Про это лучше вслух не рассуждать, ну, да ладно! Уж тебе-то я верю, что слова мои никуда не донесешь. Да и все одно завтра смертный бой. В общем, попал доблестный воевода князь Курлятев государю в немилость, да и сгинул потом то ли в ссылке, то ли на плахе.
