Иван Дроздов - Голгофа
В дороге она много думала о том, что вдруг свалившееся на нее наследство оказалось уж и не таким благом, как могло ей показаться; погоня за ними целой роты вооруженных парней, а затем и вертолеты в воздухе нагнетали на нее все больше страха, и она решила обстоятельно поговорить с Николаем, как только представится такая возможность. Она, конечно, поговорит с мужем, но теперь вдруг даже и эта забота отодвинулась на задний план, и она хотела бы только одного: лечиться у Аверьяныча, аккуратно выполнять все его предписания.
Постелили ей на лавке, под иконами, — и не потому, что не было в комнате постелей: тут были два дивана, но положили ее под иконы по старому поверью, бытовавшему в этой стороне, что ночь под иконами сообщает человеку небесные силы, помогает излечиться от самых тяжких застарелых хвороб. Аверьяныч не сказал ей об этом, но он верил в магическую силу близости иконы Божьей матери и потому постелил больной в красном углу.
В наступившей тишине слышно было, как потрескивают дрова в камине, а за окном точно метелкой скребется упорный осенний дождь. Соня лежит на спине, вытянув и раскинув ноги, слышит, как за дверью в сенях возится и сопит волкоподобный пес. Думы ее все больше о чудодейственном березовом грибе, который ей завтра же достанут с высокой березы ребята, или Николай; он ловкий, сильный — срежет ей именно такой гриб, который и нужен для оживления ног. А вот тогда, когда она встанет и будет ходить как прежде, она поедет в Петербург или в Москву, где для них купили прекрасную квартиру, в которой она еще ни разу не была, и она призовет к себе старых друзей, — у нее и в Москве их много; она пойдет с ними в новую синагогу, недавно построенную на Поклонной горе — на том самом месте, где в 1812 году стоял Наполеон и ждал посольства москвичей с хлебом–солью. Друзья познакомят ее с главным раввином, и она вручит ему много денег и скажет, что всегда готова помогать синагоге. Николай ничего не будет об этом знать, — он не любит ее «жидовских» увлечений и, если она часто принимает дома своих соплеменников, начинает сердиться и говорит: «Опять эта жидовская свадьба!» Но Соня знает, как ей надо поступать: сейчас, когда у нее много денег, она будет советоваться с друзьями и часто ходить в синагогу — они–то уж научат ее, как надо жить и что нужно делать.
Ловила себя на мысли, что как бы ни любила Николая, но если речь шла о деньгах, не доверяла ему вполне, хотела бы, чтобы деньги, как завещал братец Сеня, оставались в ее руках, а вот в то, что большие деньги таили большую опасность, не верила. Как это деньги, если они у тебя есть, могут таить опасность?.. Опасность подстерегает человека на каждом шагу, когда у него нет денег, но если они есть, то тут уж можно вспомнить расхожую мудрость французов: если есть деньги, то есть, а если нет денег, то нет. А еще Соня помнит, как ее отец, администратор питерского театра, любил говорить: если умный, то это хорошо.
Повернувшись к окну и шумно вздохнув, Соня подумала: «Вот встану я на свои красивые ножки и как в детстве буду скакать и прыгать…». И с этой мыслью: «скакать и прыгать» она заснула.
Но не так быстро отошли ко сну обитатели второго этажа. Там под председательством Бутенко и Качалина до трех часов ночи длилось оперативное боевое совещание. Решался один вопрос: что делать с Тетей — Дядей, который устроил на них настоящую облаву и не отстанет до тех пор, пока сапфировские миллиарды не перетекут в какие–то другие, более близкие ему карманы.
Бутенко был категоричен, говорил:
— Этот мешок с навозом непременно подошлет киллеров, и они нам поочередно продырявят голову. Каждый из нас получит три выстрела в затылок, да плюс контрольный в придачу.
Совещались четверо: кроме председателей были тут Николай Васильевич и старший сын лесника Евгений.
— Нет у нас иного выхода, как только его убить. И это будет даже справедливо. Вонючий толстяк, перебив нас, примется за женщин. Ну, Соню он поместит в какую–нибудь золотую клетку, а уж Сашу–то и Нину Ивановну наверняка не оставит. Свидетелей они не любят. И поверьте мне, я‑то уж прикоснулся к большим деньгам, — сравнительно, конечно, к большим, — еще до того, как умер Сапфир. Деньги — это почти всегда преступление. За ними тянется кровавый след. Ведь их никто не отдает так просто, за здорово живешь, — за них идет беспрерывная борьба. А эти Сапфировы деньги? Вы думаете, на них нет кровавых пятен? А сам хозяин — Сеня Сапфир? Он что, ушел из жизни по своей воле?.. Ну, ладно, положим, его никто не проткнул ножом. Положим, что яда не было и Сеня загнулся своей естественной смертью. Положим. А куда девался Шахт? Он что, испарился?.. А куда девалось несколько человек из тех, кто вам не знаком, но я‑то их знаю? А?.. Не знаете. А я знаю. Они сгорели в лучах больших денег. Спалили крылышки, как бабочки у костра. И не прими мы крутых мер, нам тоже не избежать участи бабочек. Всем! И нам с вами, и женщинам. А теперь решайте, что будем делать.
Женщины не спали, до них доносился приглушенный разговор мужчин.
Саша при слове «убить» вздохнула шумно и приподнялась на постели. Ей хотелось что–то сказать Нине Ивановне, но она подумала: ее услышат там, в мужской комнате, и перестанут говорить.
Нет, она не будет мешать этому важному разговору. Придвинулась к стене, слушала.
Нина Ивановна тоже слышала разговор, лежала спокойно, старалась не пропустить ни одного слова.
Наутро после завтрака она пошла гулять в лес с Бутенко и тут ему сказала:
— Мне кажется, мы с Сашей могли бы выманить юриста из Москвы и привезти сюда.
— Почему с Сашей?
— Она же падчерица Сапфира, ей он поверит, этот Тетя — Дядя.
Бутенко оживился, тряхнул головой:
— А что, это мысль! Отличная идея. Привезти его сюда, а тут…
— А что вы будете с ним делать тут? На смертоубийство я не согласна. И Саше начинать свою жизнь с такого…
— Зачем же его убивать? Мы ему поставим условие: или ты примешь наш вариант, или…
— Что — или?
— А это уж мы решим… по обстоятельствам.
— Вот то–то же — вы решите, а я этого боюсь.
— Но Саша не боится. Она, мне кажется, ничего не боится.
Бутенко с минуту размышлял, а потом, щелкнув пальцами, поднялся:
— Отлично! Я сейчас соберу военный совет.
И мужчины снова пошли в свою комнату, а хозяин дома Аверьяныч отправился в лес искать подходящие грибы. Кроме того, пообещал Соне привести ей из соседней деревни двух служанок — мать и дочь. Это были хорошо знакомые ему люди, и он уверил Соню, что на них можно во всем положиться.
Мужикам идея Нины Ивановны сразу понравилась. Качалин хотел было ехать с Сашей сам, но Бутенко его отговорил. Решили отправить с ней в Москву Евгения, и на автомобиле скоростном, бронированном — такой стоял в гараже и предназначался для Качалина, однако документы на право его вождения были и у Евгения.
На сборы потребовалось немного времени, и вечером, в восьмом часу, Саша и Евгений уже входили в квартиру Сапфиров, которая находилась на берегу канала поблизости от дома, где жила семья президента.
Саша позвонила юристу. Тот долго допытывался, кто ему звонит. Саша говорила, что она падчерица Сапфира, что юрист был у них на питерской квартире, и она, Саша, вместе с сыном Сапфира показывали ему террариум.
— Ах, да, знаю, конечно. Знаю, но что вы от меня хотите?
— У меня к вам письмо от тети Сони. Да и так… хотела бы вам кое–что сказать.
— Хорошо, я приеду. Но только не сейчас, а завтра в двенадцать часов дня.
В назначенный срок к дому подъехали две машины. Юрист ездил с большой охраной. На лифте поднялся отряд из пяти человек: двое прошли в квартиру, все обследовали, а затем, оставив у двери двух часовых, мягко вкатился Тетя — Дядя.
Пили кофе. Саша умело разыгрывала современную девицу, сидела в кресле в рискованно короткой юбочке и еще более рискованно, закинув одну ногу на другую. Юрист, бросая невольные взгляды на ее ноги и по достоинству их оценивая, все больше проникался доверием к Саше, читал и перечитывал короткое тревожное письмо Сони, которое, кстати говоря, составил Качалин и он же подписал.
«Дорогой …… Забыла, как Вас зовут, простите меня, глупую. Мне с этими деньгами совсем заморочили голову, Николай меня пугает, советует послать письмо в правительство Примакову и в российский Центробанк Геращенко, а я знаю, что он плут великий, слышала это от Сени, а Николай говорит, пусть он освободит нас от этих проклятых миллиардов и пошлет их в Приморье и в Кузбасс шахтерам, и накормит там голодных детей, даст зарплату учителям, и тогда уже они не будут показывать на нас пальцем и требовать арестовать, судить, и на всю жизнь запереть в тюрьму, как будто я какая преступница.
Не знаю, не знаю, что мне делать. А тут еще мои ноги. Они совсем не ходят, и мне требуются две женщины, чтобы за мной ухаживать и возить меня на коляске.
