Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)
Вознеся к небесам эту молитву, Роза благочестиво затихла в ожидании знака свыше, о котором она так горячо просила.
В это время с дальнего конца Большого Рынка донесся сильный шум. Люди бежали куда-то, двери домов распахивались. Одна лишь Роза осталась равнодушной ко всей этой суматохе.
– Надо вернуться к председателю, – пробормотала она.
– Так пошли, – отозвался лодочник.
Они свернули на маленькую Соломенную улочку, что вела прямиком к дому господина ван Херисена, который продолжал усердно трудиться, прекрасным пером и прекрасным почерком выводя на бумаге строки своего доклада. Пока шли туда, Роза со всех сторон слышала разговоры о черном тюльпане и о награде в сто тысяч флоринов: эта новость уже облетела весь город. Снова, как и в первый раз, ей не легко было проникнуть к господину ван Херисену, однако волшебные слова «черный тюльпан» и теперь не оставили его равнодушным. Но когда он узнал Розу, которая оставила у него впечатление помешанной, если не того хуже, председатель разгневался и хотел прогнать ее.
Но Роза, умоляюще сложив руки, обратилась к нему с выражением той неподдельной искренности, что смягчает сердца:
– Сударь, во имя Неба, не отталкивайте меня, выслушайте то, что я вам скажу. И если вы не сможете восстановить справедливость, у вас по крайней мере не будет причин в день, когда предстанете перед Господом, упрекать себя за то, что вы стали пособником злого дела.
Ван Херисен приплясывал от нетерпения, ведь Роза уже во второй раз помешала ему шлифовать текст, в сочинение коего он вкладывал удвоенное честолюбивое воодушевление как бургомистр и как председатель Общества садоводов.
– Но как же мой доклад? – возопил он. – Мой доклад о черном тюльпане?!
– Сударь, – продолжала Роза с твердостью, какую дают человеку невинность и сознание своей правоты, – если вы меня не выслушаете, ваш доклад о черном тюльпане будет основан на лжи, причем лжи преступной. Умоляю вас, сударь, вызовите сюда господина Бокстеля, который, я уверена, хорошо мне знаком под именем господина Якоба. Пусть он предстанет здесь перед вами и передо мной, и я Богом клянусь признать тюльпан его собственностью, если не узнаю ни цветка, ни его владельца.
– Черт возьми, хорошенькое предложение! – усмехнулся ван Херисен.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я вас спрашиваю: если бы вы их узнали, что бы это доказывало?
– Но, в конце концов, – возмутилась Роза, готовая впасть в отчаяние, – вы же честный человек, сударь! Вас не смущает, что вы вручите награду не только тому, кто не сделал работы, за которую его награждают, но и вору, укравшему плоды этой работы?
Может статься, что ее голос и тон тронули сердце ван Херисена, внушив ему некоторое доверие, и он теперь, пожалуй, ответил бы бедной девушке помягче, но тут с улицы послышался шум, который казался просто-напросто усиленным повторением того, который Роза уже слышала возле Большого Рынка, но она и тогда не придала ему значения, и теперь не могла отвлечься ради него от своей горячечной мольбы.
Кипучий шквал приветственных криков потрясал дом.
Господин ван Херисен прислушался к этим восторженным воплям, которые для Розы как были поначалу, так и теперь оставались не более чем обычным гомоном толпы.
– Что такое? – вскричал бургомистр. – Возможно ли? Неужели я не ослышался?
И он стремглав бросился в прихожую, не обращая никакого внимания на Розу, которую оставил в своем кабинете.
Как только ван Херисен добежал до прихожей, у него вырвался громкий крик потрясения при виде картины, открывшейся перед ним: лестница его дома была вся до самого вестибюля заполнена народом.
По белокаменным, до блеска очищенным ступеням с благородной плавностью поднимался молодой человек в простом камзоле из расшитого серебром фиолетового бархата, окруженный, а точнее, сопровождаемый многочисленной свитой.
За спиной у него маячили два офицера, один флотский, другой кавалерист.
Ван Херисен, протиснувшись сквозь толпу перепуганных слуг, поспешил отвесить низкий поклон, чуть ли не простерся перед вновь прибывшим виновником всего этого переполоха.
– Монсеньор! – восклицал он. – Монсеньор! Ваше высочество у меня! Такая блистательная честь осенит мой скромный дом отныне и навеки!
– Дорогой господин ван Херисен, – сказал Вильгельм Оранский с особой безмятежностью, в его обиходе заменявшей улыбку, – я, как истинный голландец, люблю воду, пиво и цветы, а порой даже сыр, вкус которого так ценят французы. Что до цветов, среди них я, разумеется, всем прочим предпочитаю тюльпаны. В Лейдене до меня дошел слух, что город Харлем наконец обзавелся черным тюльпаном. Убедившись, что это хоть и невероятная, но правда, я прибыл сюда, чтобы узнать подробности, расспросив председателя Общества садоводов.
– О монсеньор, монсеньор! – ван Херисен не мог прийти в себя от восхищения. – Труды нашего Общества снискали благосклонное одобрение вашего высочества – какая это слава для нас!
– Цветок здесь? – осведомился принц, наверняка уже досадуя, что наговорил слишком много любезностей.
– Увы, нет, монсеньор, у меня его нет.
– Так где же он?
– У своего владельца.
– А кто этот владелец?
– Один славный тюльпановод из Дордрехта.
– Из Дордрехта?
– Да.
– Его имя?
– Бокстель.
– Где он остановился?
– В «Белом лебеде». Я за ним пошлю, а если ваше высочество соблаговолит оказать мне честь и пожаловать в гостиную, он, узнав, что монсеньор здесь, поспешит принести ему свой тюльпан.
– Хорошо, пошлите за ним.
– Сию минуту, ваше высочество. Только…
– Что?
– О, монсеньор, ничего существенного.
– В этом мире все существенно, господин ван Херисен.
– Дело в том, монсеньор, что возникло одно затруднение.
– Какое?
– На этот тюльпан уже притязают узурпаторы. Правда, это не диво, ведь его цена – сто тысяч флоринов.
– В самом деле?
– Да, монсеньор, отсюда и козни фальсификаторов.
– Так ведь это преступление, господин ван Херисен.
– Да, ваше высочество.
– И вы располагаете доказательствами преступления?
– Нет, монсеньор, дело в том, что виновница…
– Вы сказали «виновница», сударь?
– Я имею в виду, что особа, которая требует отдать ей тюльпан, она там, монсеньор, в соседней комнате.
– И что вы думаете об этом, господин ван Херисен?
– Я думаю, монсеньор, что ее опьянили чары ста тысяч флоринов.
– И она предъявляет свои права на тюльпан?
– Да, монсеньор.
– Чем же она подкрепляет свои требования?
