Валерий Гусев - Мстители двенадцатого года
— Обыщи его.
Немец сбросил на землю шапку, готовно еще шире распахнулся, стал выворачивать карманы. Кисет, кошель на медных кольцах, трубка, огниво, носовой платок в цветочках.
— Сапоги сымай, — мрачно приказал Волох. Перевернув, потряс каждый сапог. Но кроме сенной трухи ничего не вытряс.
— Кто вы такой? — строго спросил князь.
— Моя фамилия Шульц. Купец, у меня была в Москве лавка. Она сгорела и разграблена. Я честный человек, господин офицер. Я на стороне русской армии и российского императора.
— Вы немец?
— Так точно. Мои предки приехали в Россию еще при государе Петре.
— Волох, покличь корнета Александрова.
Шульц с облегчением поднял с земли шапку, зажал в кулаке.
— Зачем выдавали своего сына за глухонемого?
Шульц растерялся, покраснел.
— Моя вина, господин офицер. Но вы можете понять мои чувства, как любящего отца. Я опасался, что его могут забрать на войну.
Князь горько, с презрением усмехнулся.
— Я тоже любящий отец. Но если бы мой сын в годину испытаний шмыгнул бы за мою спину, своей рукой бы удавил. Как, Алеша, правильно говорю?
Шульц вскинул голову, взглянул на Алексея, отвернулся.
— Позволите? — В палатку шагнул корнет Александров.
— Корнет, известны ваши познания в языках. Послужите нам толмачом.
— Рад стараться, ваше высокоблагородие.
— Подойдите ко мне. Поближе.
Полковник дружески взял корнета за талию и что-то нашептал в ухо. Александров зарделся и кивнул, нетерпеливо освобождая талию от ухватистой руки князя.
— Корнет, спросите у этого достопочтенного маркитанта по-немецки: зачем он выдает какого-то глупого мужика за своего сына?
Шульц изменился в лице, толстые щеки его побледнели. Корнет сказал ему короткую фразу.
— Господин офицер, — голос его дрожал, щеки тряслись, — это есть мой настоящий сын…
— Отвечайте на вопрос, сделанный вам корнетом. Он неточно перевел мою фразу. Он спросил вас: где в Москве, на какой улице находилась ваша лавка? Не забыли? Но у вас дурная память, вы не помните даже родной язык. Но, надеюсь, вы помните, как поступают со шпионами в военное время?
Шульц рухнул на колени, выронил шапку, но тут же подхватил и прижал ее к груди.
— Я не шпион. Это временное недоразумение. Оно поправится, не надо спешить. Сгубить невиновного — это грех!
— Волох! Ну-ка, доставь сюда этого молодца немого. Пусть поговорит напоследок.
Волох втолкнул богатыря — с разбитым лицом, скособочившегося головой на замлевшей шее.
— Ну, милостивый государь, — ехидно произнес по-французски полковник, — что скажете?
Парень развел руки, сделал улыбку непослушными губами: мол, рад бы сказать, да не могу.
— Ну вот, — Алексей с улыбкой повернулся к Шульцу, — а вы говорили, что он понятливый.
Князь махнул рукой, будто отогнал надоедную муху:
— Волох! На осину их. Обоих.
Шульц бросил наземь шапку, сел на нее и зарыдал в голос. Волох, что-то смекнув, поднял его за шиворот, схватил шапку и, вспоров тесаком подкладку, вытащил на свет много раз сложенный листок. Шульц затих, белые щеки его налились краснотой.
— Ну-ка, — князь стал брезгливо разворачивать бумагу. — А провоняла-то… Ишь! — он весело покрутил ус и прочитал всем: — «Нижеозначенные господа… исполняют миссию французского командования… подлежат к оказанию им всяческого содействия, помощи и защиты».
Шульц безропотно сознался. Сам он не московский купец, а французский маркитант; сын его дезертировал и был пойман. Дабы избежать расстрела согласился вместе с отцом «исполнять» шпионскую миссию в местах, где действовали партизаны. Собирать сведения и доставлять во французские части. Что да как, а шпионы у Бонапарта работали исправно.
— Я не кат, — сказал Волох, — но своей рукой их повешу. На одном дереве. Чтоб не скучали. Ефим добрую веревку припас…
— Успеешь, — прервал его Алексей. И повернулся к Шульцу. — Вот что, нижеозначенный, отправишься к Горюнову… Знаешь это село? Вот и ладно. Завтра там будет проходить резервный полк твоего императора. Донесешь, что за Семеновской рощей стоит биваком на отдыхе большой отряд партизан. Тебе за это донесение сыновьи грехи простят и Почетного легиона дадут. Скажешь, главные силы у них — казаки. И что самое лучшее — ударить по биваку всеми орудиями. А потом уж остатки добрать кавалерией. Все понял? Сын твой останется у нас. Если что не так соврешь, повесим.
— Лучше я его на кол посажу, — пообещал Волох.
— А что? — одобрил князь. — Я бы посмотрел. Не приходилось видать. Что скажешь?
Шульц поклялся исполнить все в точности.
Алексей послал Буслая со взводом к Семеновской роще. Она вытянулась клином обочь дороги, хорошо просматривалась со взгорка, откуда подойдет неприятель. За рощей — лужок, чистый, ровный — для бивака самое подходящее место.
Осмотрелись, развьючили коней — сгрузили наземь топоры и пики. Нарубили дров, сложили их вразбежку кострами, заправили берестой. Местами купно воткнули в землю пики с флюгерами. Словно сгрудились возле них казацкие отряды.
Эта задумка из печального опыта самого начала войны вышла. Становясь на отдых, казаки беспечно ставили пики возле палаток флюгерами вверх. Французы это быстро заприметили, смекнули — очень хороший ориентир для артиллерии. Урон большой наносили. Пока не сообразили казачки, кто их выдает неприятелю на обстрел.
Буслаев еще раз все обсмотрел, похвалил своих, оставшись доволен. И гусары посмеивались — то-то будет ладно французу долбить пустой луг, расходовать заряды, ядра да картечь. А отстреляется — хоть голой рукой его бери.
Пять человек Буслаев оставил на месте, наказав разом запалить костры по сигналу и щедро в них подбросить сырья да гнилья ради пущего дыма.
— И сразу ворочайтесь — не попасть бы вам под обстрел.
— Убегем, ваше благородие, — заверили. — В карьер уйдем.
Палаточка у корнета Александрова очень даже ладная. Местами хоть и прожженная от костров, продырявленная картечными пулями, но латки на те места положены справные, мелким швом приторочены. И внутри — как в светлице. Матрасик под одеялом, шкатулочка со всяким нужным набором, зеркальце пришпилено, подсвечник в две свечи, полотенчико чистое — не то как у иного бойца — от портянки не отличить.
Параша и Александров сидели рядышком, подобрав ноги, и шептались. Корнет продолжал для Параши военную науку, хотя мысли обеих были от нее куда как далеки.
— Ежели на скаку отстреливаешься, — поучал корнет, — через левое плечо назад не стреляй — все одно промашки будут.
