Трейдер. Деньги войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

Ну лапочка же. Правда, сейчас всего лишь конец 1928 года — а кто-то верно сказал, что умри Гитлер в 1935-м, ему бы по всей Германии памятники стояли. И ведь пока мистеры берглины не обожгутся, пока наверх не вылезет мурло тоталитарного сколачивания нации, для чего допустимы любые методы и любые жертвы, так и будут считать фашиков респектабельными политиками и с умилением смотреть на их дела.

А потом поздно будет.

Глава 19

Игра на повышение

Хорошо, что в избирательную кампанию Гувера мы вписались буквально в последний момент. Не в том смысле, что успели, а в том, что все быстро закончилось и кроме двух или трех избирательных банкетов время тратить ни на что больше не пришлось.

На одном из них меня познакомили с национальным героем, Чарльзом Линдбергом, тем парнем, что в одиночку долетел из Нью-Йорка до Парижа. Кавалер несколько наград и полковник в двадцать шесть лет отличался не только ростом, возвышаясь над собравшимися минимум на полголовы — но и совсем мальчишеским лицом. Даже я выглядел взрослее, хотя Грандеру-младшему едва стукнул двадцать один.

Вокруг местного Гагарина вились разного калибра республиканцы, старательно подставляясь под вспышки фоторепортеров. Мне, в отличие от партийных деятелей, паблисити не слишком нужно, так что я держался в сторонке, но речи улавливал.

— … некоторые расы продемонстрировали превосходные способности в проектировании, производстве и эксплуатации машин, — вещал Линдберг как по-писаному. — В целом, рост нашей цивилизации тесно связан с этим превосходством.

Слушатели согласно кивали, здесь каждый второй по меркам XXI века — расист, а каждый первый — антикоммунист, и слова летчика находили искренний отклик.

— Непреложным фактом является, что люди определенно не были созданы равными, — Линдберг изливал свою мудрость на головы собравшихся буквально сверху вниз. — Я восхищаюсь немецким гением науки и организации, английским гением правительства и коммерции, французским гением жизни и понимания жизни. Но мы, в Америке, можем сплавить их, получив величайшего гения из всех!

Последовали оживленные аплодисменты, что неудивительно — многие тут вполне одобряли методы Муссолини за эффективность, считали евгенику главным способом улучшения человечества (в основном, путем отсечения «неполноценных» особей) и благосклонно относились к идеям Мэдисона Гранта о нордической расе. Все эти воззрения идеально ложились на самодовольное высокомерие WASP-ов, «белых англосаксонских протестантов», а у меня стойко ассоциировались с фашизмом.

Да уж, послал бог союзничков…

Но избирательная кампания закончилась, Гувер прошел в президенты буквально «на ура», не оставив шансов оппоненту, после чего я не без скандала полностью взвалил лабораторию на плечи Термена и Хикса.

Наука же не что иное, как удовлетворение собственного любопытства за чужой счет, причем чем больше становится известно, тем больше увеличивается граница неизвестного. То есть конца-края расходам нет и не предвидится. В пределе это означает появление «британских ученых», занятых феерической фигней, чего я постарался избежать.

Ну в самом деле, без волшебного пенделя Хикс мог провозиться с порошковыми сердечниками еще несколько лет, а Термен слишком увлекся своей музыкальной деятельностью, посвящая большую часть времени гастролям и обучению игры на терменвоксе.

Таким пенделем стало уменьшение финансирования, после чего оба мгновенно насели на меня с требованием «вернуть как раньше». Разговор получился долгий и трудный, но в конце концов мы друг друга поняли — проще было с Хиксом, он, как американец, не мог не согласиться с требованием отдачи от вложений. Термен же больше упирал на расширение горизонтов, приоритеты и продвижение науки вперед, так что я местами начал понимать организаторов «шарашек» — ученым нужен офигительный стимул, чтобы не превращались в британских.

Договорились на том, что до конца года они вдвоем обязались закончить работы с никель-кадмиевыми батареями и выдать пригодный для промышленного производства образец. В качестве пряника я обещал им небо в алмазах — увеличение финансирования и каждому по новому отдельному проекту, который обеспечит их до конца жизни.

Оставалось еще управление семейным бизнесом, но после соглашения с Беннини там все двигалось по накатанной и я переключился исключительно на биржевые дела.

— Все идет по плану, — свернул Ося Wall Street Journal, — редактор выдал очередные рассуждения о росте индекса Доу-Джонса.

— Немудрено, коли Wall Street Journal* и создал индекс, — хмыкнул я и углубился в желтоватые страницы британской Financial Times*.

* Wall Street Journal — основное бизнес-издание США, Financial Times — Англии.

Ося бросил взгляд на книжный шкаф в конторе, где напоказ стояли «Барометр биржи», «Акции как долгосрочные инвестиции», «Фондовый рынок» и другие финансовые бестселлеры последних лет. Все они в один голос вещали о непрерывном росте акций, о том, что при выпуске акций (в отличие от облигаций) компании сохраняют часть прибыли, вкладывают ее в производство, чем генерируют еще большую прибыль и, следовательно, более высокую доходность.

А если такое утверждают поголовно все состоятельные кроты, благосклонно одобряет сам Джон Кейнс, да к тому же обыватель ежедневно видит рост котировок ценных бумаг, как тут удержаться? Акции General Motors, купленные в 1919 году за сто долларов, доросли к началу 1929-го ни много ни мало до полутора тысяч! US Steels за то же время скакнула в семь раз!

Господствовала натуральная эйфория — мало того, что держателям акций выплачивали дивиденды, так еще и сама цена акций лезла вверх! Сплошной профит, чистый win-win! Как сообщали отчеты, на рынке толкалось около полутора миллионов «инвесторов» — и это без всякого интернета! Тут его роль выполняла пресса, в которой про акции не писал только ленивый. Казалось бы — женские журналы далеки от вопросов финансового рынка, но нет, даже они публиковали статьи экономистов, уверявших что в основе роста лежат незыблемые фундаментальные причины.

Как результат, акциями барыжили не только профессионалы-брокеры, но и учителя, строители, продавцы, и все были уверены, что так пойдет и дальше. Это мельтешение крайне напоминало мне ажиотаж наших девяностых вокруг всякого рода «инвестиционных фондов» и пирамид. И с той же оконцовкой, что характерно.

— Как думаешь, может нам все-таки начать работать с частными лицами? — высказал давно тревожившую мысль Ося.

— Не, не стоит.

— Почему? — он заинтересованно подсел ближе. — Все тащат деньги на биржу, мы могли бы, по самым скромным оценкам, привлечь тысяч двести-триста.

— Потому! — отрезал я. — Кого будут винить эти люди, когда все рухнет?

— Ну-у… мы же не одни такие…

— Знаешь, нам каждому хватит и одного разоренного, впавшего в отчаяние и воспылавшего жаждой мести. Одно дело сторожиться от гангстеров, а другое — от нескольких тысяч человек, причем совершенно непредсказуемых.

Ося пожал плечами и одновременно развел ладони:

— Ну, не знаю…

— Ося, не все, что идет в руки, следует хватать. Тем более, с одного банка мы можем получить куда больше, чем с тысячи таких инвесторов, да еще при куда меньших хлопотах. Так что давай, от греха подальше, работать только с фирмами.

Не знаю, убедил я его или нет, но тут явился Панчо, принес сводку прослушки за прошедший день. К ней добавились биржевые сводки и газетные новости — мы сели за стол уточнить планы на завтра.

Основные, стратегические действия пока шли в русле коротких займов — нашу сеть кредитовали полсотни банков, которые мы выбрали из числа наиболее рисковых в расчете, что они накроются при крахе. Заодно мы обанкротим и большую часть наших анонимных контор, так что возвращать придется лишь малую долю.

Схемы простые — заняли денег, купили акций, запросили у коллег-брокеров плечо, дождались подъема, продали, рассчитались с кредитом и комиссионными. И так раз за разом, день за днем, постепенно увеличивая объемы, нарабатывая репутацию и приучая всех к нашему образу действий.