Джон Биггинс - Под стягом Габсбургской империи
Когда мы покинули Обреницу, трясясь по шоссе на юг в гужевой повозке, предоставленной хозяином кинотеатра, снова светило солнце. Прежде чем мы уехали, он настоял на том, чтобы показать майору и мне последний фильм, присланный его кузеном из Питтсбурга. Это была десятиминутная история ковбоя с Томом Миксом. Первый вестерн, который я видел, и очень интересный — «Бретт из Бэдленда», если я правильно помню. Драганич был в восторге, и позже в тот же день, когда мы отдыхали в лесу, я видел, как он практикуется быстро выхватывать револьвер.
Так или иначе, двухдневная поездка к черногорской границе прошла без происшествий. По мере того как мы взбирались наверх, в горы, сельская местность становилась все более дикой и малонаселенной. Путников было немного, а что касается вооруженных сил или жандармов, мы не встретили ни одного. Драганич находился в приподнятом настроении. Его «туннель» работал хорошо, несмотря на трудности прохождения через него, а погода установилась прекрасная и теплая, как раз чтобы высушить одежду. Пока мы продвигались на юг, он развлекал меня явно приукрашенными, но, должен признать, очень интересными байками о своих недавних подвигах в последних двух балканских войнах в качестве командира группы четников [41]: тех чертовски храбрых полурегулярных войск, которые с такой свирепостью боролись в первой балканской войне, чтобы изгнать из Европы турок — и потом нападали друг на друга с еще большей свирепостью несколько месяцев спустя, когда страны Балканского полуострова начали ссориться из-за трофеев.
Истории майора, несомненно, содержали предостаточно героического преувеличения, театральности, естественной для человека из страны, где и в ранние годы этого века двумя главными мужскими занятиями по-прежнему являлись война и создание эпической поэзии. Но думаю, что даже несмотря на хвастовство, его рассказы звучали правдоподобно. Сербы, в конце концов, были храбрыми и весьма опытными солдатами — и до 1914 года не раз имели возможность это доказать — и ни одна ветвь сербской нации не была более воинственной, чем черногорская, это сообщество за минувшие века поставило в Европу предостаточно воинов.
Большая часть его рассказов звучала правдоподобно, даже тот, где он в 1912 году, вооружённый только штыком и винтовкой, в одиночку удержал мост на реке Струмице против батальона турок, словно легендарный римский герой Гораций, пока сербские сапёры укладывали рядом с ним динамит, чтобы уничтожить мост; а получив пятнадцать ран, он перепрыгнул через парапет и проплыл сорок метров под водой, пока вокруг взрывались заряды взрывчатки и рушился мост.
Но помимо их развлекательной ценности, весьма значительной, существовала и другая причина просить Драганича рассказывать мне все эти истории. Чем больше он говорил, тем меньше ему оставалось времени, чтобы задавать мне неудобные вопросы. У меня была готова история о том, что я — артиллерийский оберлейтенант Радич из Кастельнуово, но я глубоко сомневался, что она выдержит долгие расспросы. Теперь мы были сами по себе, вдалеке от человеческого жилья. Драганич имел оружие, в отличие от меня; и несмотря на его весёлость, я знал, что он убьёт меня без малейших угрызений совести, если что-то заподозрит. Я намеревался удрать от него, как только разузнаю, всё, что нужно — но лишь когда поблизости окажется пост австрийских жандармов. Винтовка Драганича была спрятана в задней части телеги, как и револьвер, и я знал, что если попробую внезапно сбежать, он пристрелит меня, прежде чем я преодолею сотню метров.
По счастью, всю дорогу рот у него не закрывался. Вообще-то лишь вечером на второй день, когда мы приблизились к черногорской границе, он наконец-то спросил что-то у меня. Стоял теплый денек, и мы лежали у горного ручья на лесной поляне, неподалеку от дороги. Лошадь щипала траву поблизости, и Драганич откинулся на спину с соломинкой в зубах и уставился в небо. Некоторое время он молчал, что весьма для него необычно, словно решал, стоит ли мне доверять. Наконец он заговорил.
— Скажи, Прохазка, как один черногорец другому: что ты думаешь о моих воинах отечества, а?
По слабой нотке иронии в его голосе я понял, что получить в ответ он ожидал не комплимент, которого требовала вежливость. Но всё же попытался уклониться от ответа.
— Кого ты имеешь в виду, брат?
Его белые зубы блеснули в зарослях бороды.
— Моих славных ребят, конечно, уже приехавших в Сараево. Ну разве они не бойцы, которыми должен гордиться любой народ?
— Раз ты спрашиваешь, должен сказать...
— Что считаешь их жалкими недоумками, да? Это ты хочешь сказать?
Я старался оставаться нейтральным.
— Ну, я думал...
Он засмеялся.
— Конечно, так ты и думаешь. И не могу не согласиться: это пустая трата нашего времени и ваших денег, и ты, без сомнения, доложишь то же самое начальству, когда вернёшься. Но знаешь, почему? Я скажу тебе: потому что я, майор Мирко Драганич, сознательно выбрал именно таких! Но скажу одну вещь, Прохазка: считай, тебе повезло, что ты не встретил первую группу, которую мы отправили в Сараево на прошлой неделе, потому как они еще хуже. Один из них, Чабринович, почти такое же трепло, как наш друг Карджежев, а его спутник, чьё имя я даже не помню, мелкий тощий туберкулёзник лет восемнадцати, едва ли сможет поднять пистолет, не говоря уж о стрельбе. Я устроил ему испытания по стрельбе, прежде чем мы его приняли, и, честно говоря, едва не взорвался от смеха. Он выстрелил по сараю десять раз с двадцати пяти шагов — и ни разу не попал, — Драганич замолчал. — Так что ты, без сомнения, задаешься вопросом, почему я, Муравей, выбрал для выполнения задания эту жалкую шайку школьников, хотя достаточно просто щёлкнуть пальцами, чтобы набрать закалённых в бою четников, воинов высшего качества и безоговорочно готовых отдать жизнь за сербскую нацию. И я скажу тебе почему: потому что я хочу, чтобы операция в Сараево оказалась настолько большим провалом, насколько это вообще возможно.
Я уставился на него.
— Но почему, чёрт возьми, после всех этих трудностей...?
— Потому что у меня есть голова на плечах. Ты знаешь, какая операция готовится в Сараево?
Я, конечно, знал, потому что мне выболтал Карджежев. Я подумал, что лучше для начала притвориться, что я не в курсе, но затем вспомнил, что должен изображать эмиссара от загадочного Сокола и, следовательно, полностью осведомлён о цели заговора.
— Конечно: убить эрцгерцога Франца-Фердинанда.
Он посмотрел на меня, а потом расхохотался.
— Ну, Прохазка, это показывает, как мало тебе рассказали в Австрии. Но господа в Вене не слишком-то хотят, чтобы эрцгерцога убили, насколько я понимаю. Когда они впервые обратились к нам, я думал иначе, но теперь понял, в чём дело. Майор Драганич, может, и опытный военный — что, с твоего позволения, вряд ли можно сказать о любом из вашей имперской и королевской армии, но у него всё же есть голова на плечах. Так что я думаю, им просто нужно, чтобы эрцгерцог попал в переделку, и тем самым получить предлог для войны с Сербией. Ну а я поддакиваю этой игре. Потому что у меня тоже свои планы.
