Василий Тишков - Последний остров
Капитан раскрыл планшет, чтобы записать расход снарядов и состояние боевой части. Привычно отметил время: «четырнадцать часов семь минут».
Приказ выполнен.
«Остались втроем…» — вместо расчетов записал Разгонов. Лицо его передернула судорога. В сознание вдруг стремительно ринулись, как в старом кино, немые кадры сегодняшнего боя.
Вот летит на гривастом коньке Миша Винокуров.
Встали перед прорвавшимся танком с гранатами в руках братья Карасевы из Подмосковья.
Лежат у своих орудий батарейцы лейтенанта Магомедова, а сам Али с пулеметом в обнимку у последнего подбитого им танка, и лежат в полукруге веером от него трупы в черных комбинезонах.
Почти с двадцати метров уложил снаряд под брюхо танку лейтенант Коршунов, но в тот же миг плюнул снарядом и танк — издыхающая змея жалит смертельно.
К последней адской дуэли, самой непонятной для гитлеровцев, остались трое. Втроем они и отбили атаку.
Со второго орудия вели огонь наводчик Федот Гаврилов и санинструктор Катя Санчева. За первым орудием стоял сам комбат. Теперь они уже не выпускали танки ни из горловины, ни из лесу — били сразу по одной цели залпом из двух пушек как заведенные и заговоренные. Капитан, пьяный от усталости и пекла, забывший все, кроме нескольких механических движений: досыл снаряда, замок, выстрел; Катя Санчева, с короткой прической похожая на кавказского пастушка, так сноровисто и точно работала возле орудия, что было непонятно, кто же она по военной профессии; Гаврилов, волгарь, учитель из башкирской деревни, исполнительный и толковый солдат, лучший наводчик, каких только знал капитан, работал без суеты, по-домашнему обстоятельно, но именно от Гаврилова больше всех и доставалось тому, кто попадал в визир его прицела. Но Федот понятно — бывший математик, опытный солдат, а вот Санчева удивила капитана. Полгода она уже на батарее, а он как-то несерьезно к ней относился, вернее, слишком серьезно и считал, что война — дело не женское. А тут получилось — без Кати они бы последнюю атаку не отбили.
— Как дела с перевязкой, Катюша?
— Заканчиваю, товарищ капитан.
Бризантный снаряд разорвался в десяти метрах от траншеи. «Ну, опять начали выковыривать, — уже совсем безразлично отметил капитан. — Теперь-то уж наверняка доконают…»
В наступившую на миг тишину впечатались дальние звуки: слева на болоте треснуло сухое дерево, возле опушки леса скрижанула по камню саперная лопатка, с подбитого еще два часа назад танка упал мертвый гитлеровец и как живой крякнул.
Сразу же за теми мгновениями все исчезло в гулком реве. Десятки мин и снарядов вспороли уставшую землю, вздыбили ее, пронизывая рваными кусками железа и прожаривая до хруста.
Прямо перед окопом сухо шваркнула мина. Зримо приподнялся и надвинулся бруствер, а уж потом где-то над головой приглушенно охнул упругий взрыв, вышибая сознание.
Не сразу очнулся комбат, заживо погребенный в горячей земле. Ноющая боль скручивала суставы, и ломило в ушах. От душной темноты и тяжести, что давила на плечи, мутило и выворачивало желудок. Гулко стонала и вздрагивала земля, словно кто-то гигантским цепом молотил ее вдоль и поперек.
Рыба глохнет в воде и всплывает брюхом вверх, если глушат ее болотом или полой пешней. А человеку, заживо погребенному, чтобы не оглохнуть совсем и не задохнуться, надо собрать в комок нервы, тело напрячь пружиной и вырваться из могилы в дневной ад.
Косо летящее с полудня солнце ударило в глаза вместе с тишиной. Неужели закончился обстрел? А может быть, капитан совершенно оглох и никогда уж больше ничего не услышит? Тогда почему не стонет земля и не бьют по лицу хлесткие волны взрывов?
— Товарищ капитан! Справа два танка! — это кричала Катя и трясла за плечи Разгонова, протирающего от пыли глаза.
Значит, не оглох он. Значит, жива еще батарея. Значит, надо еще воевать.
— Гаврилов, к орудию!
— Убит Гаврилов…
Иван метнулся к пушке. В сознании мгновенно отпечаталось, как сидел в окопе Гаврилов — он походил на уставшую крестьянку, кормящую ребенка, так он нежно прижимал к груди бронебойный снаряд.
Орудие завалилось колесом в воронку. Капитан ухватился за сцеп, приподнял, и поплыли радужные искры перед глазами, но развернул-таки пушку.
А Катя уже стояла рядом и подавала снаряд.
Два легких танка на большой скорости обходили высоту. «Цель для новичков», — подумал капитан и сделал выстрел. Снаряд прошил танкетку насквозь, и она неслась еще по инерции, поднимая пыль и окутываясь ядовитым желтым дымом.
Второй танк, не снижая скорости, сделал доворот и помчался к пушке, ведя огонь из пулемета.
Не успел капитан дослать очередной снаряд — уткнулся в щиток и стал медленно оседать, сдирая ногтями краску с металла. Катя подхватила командира, стащила его в окоп, когда рев мотора и знобящий лязг гусениц были уже в десяти шагах. Девушка упала сверху на капитана, прикрывая его своим телом.
Танк остановился над окопом, словно осматриваясь в удивлении, что же это за такая неприступная высота и что за упрямые люди здесь были. Для пущей верности, чтобы вообще стереть все, танк крутнулся на месте, вминая в рыхлую землю последних защитников высоты, заутюживая живую память.
Танк веселился на отвоеванной высоте, елозил по завалившимся окопам и ходам сообщения, вминая в пыль останки покалеченных пушек, мертвых батарейцев, горящую снарядную укупорку. Гусеницы проворно сновали по высоте, пока не натолкнулись на последний горящий ящик со снарядами. Грохнули всполохи двойного взрыва — под танком и внутри его. Подобно неуклюжей черепахе, он чуть подскочил одним боком, а башня его отлетела метров на двадцать и завертелась волчком в пыли.
И снова могильная тишина. Второй раз за этот безумный день. Второй раз хоронит солдат земля. Или спасает, прикрывая от огня и железа…
…А девушку ту звали Красимирой. Она вместе с отцом — болгарским коминтерновцем — ушла в сорок первом добровольцем в Красную армию. Зимой попала санинструктором на батарею Разгонова.
Как и в других частях, на батарее Красимиру называли по-русски: Катей, Катенькой, Катюшей. Все, кроме капитана. Он придерживался только официального слога, для него она была санинструктор Санчева. И потому Катя побаивалась комбата, старалась лишний раз не попадаться ему на глаза, хотя ее почему-то всегда тянуло к этому зеленоглазому строгому человеку с вьющимися темно-русыми волосами.
И вот остались они вдвоем из всей батареи.
Катя не думала, что шальной осколок может остановить ее жизнь, у нее просто не хватало сегодня времени на раздумья. С самого утра шел непрерывный бой. И падали один за другим батарейцы. Раненые не отходили от орудий. И если люди падали, то падали замертво.
