Амеде Ашар - В огонь и в воду
— Как заметно, — сказал себе Монтестрюк глубокомысленно, — что у меня нет больше кареты в распоряжении!
На другой день, несмотря на все волнения прошлой ночи, он не забыл явиться в Лувр и пойти в галерею на берегу озера. Через час появился лакей в ливрее королевы и попросил его идти за ним. Когда он дошел до конца большой комнаты, у дверей которой стоял на карауле мушкетер, поднялась портьера и Брискетта увлекла его в угол и сунула ему в руку два ключа.
— Тот ключ, что потяжелее — от садовой калитки, которую ты знаешь, сказала она очень быстро, — а другой, вот этот — от дверей павильона. Я хотела передать их тебе из рук в руки. Тебя будут ожидать в полночь.
— Графиня? Но сейчас один дворянин из свиты королевы сказал мне, что она больна и не выходит из комнаты?
— Графиня всегда бывает больна днем, когда должна выехать вечером.
— А! Так это, может быть, чтобы помириться?
— Может быть.
— Тем лучше. Я не люблю быть в ссоре с женщиной.
— Ты не опоздаешь?
— Я то? будь уверена, что нет, несмотря на маленькое приключение, над которым можно бы и призадуматься. Но я не злопамятен.
— Какое приключение?
— Безделица, которая, однако, могла мне сделать дырку в коже. Но я хочу думать, что графиня де Суассон тут ни при чем.
— Приключение, безделица… ничего не поймешь, говори яснее.
Югэ рассказал, что с ним было вчера, когда он вышел из павильона: Брискетта подумала с минуту, потом улыбнулась и сказала:
— Я не пошлю тебя в такое место, где тебе может грозить какая-нибудь опасность. Делай, что я говорю, с тобой не случится никакой беды.
Когда Брискетта появилась перед графиней де Суассон, она ходила взад и вперед по комнате, ка волчица, с бледными губами, с мрачным взором.
— О! — сказала она себе. — Гроза бушует, тем лучше я узнаю, что она думает.
— А! Это ты? — произнесла графиня не останавливаясь.
— Да, это я, — отвечала Брискетта покорным голосом.
— Ты не забыла, что я тебе говорила поутру?
— О чем это, графиня?
— О графе де Монтестрюке.
Графиня мне сказала, кажется, что он дерзкий.
— Наглый, Брискетта!
— Это разница, графиня, — разница, которая обозначает ясно ваше мнение об этом графе.
— Теперь а скажу еще, что его наглость переходит всякие границы. Мне сейчас сказали, что он был в Лувре.
— И я об этом слышала.
— Ты, может быть, его и видела, Брискетта, видела собственными глазами? А? Ты можешь признаться: с его стороны я всего ожидаю.
— Я в самом деле видела его, но только издали.
— Что я тебе говорила? Он в Лувре! Я думала, однако, что он не осмелится здесь больше показаться.
— Почему же?
— Потому что, — отвечала графиня в раздумьи, потому что простое чувство приличия после того, как он выказал мне так мало почтения, должно бы, кажется, подсказать ему, что ему не следует здесь показываться. Неужели его присутствие в том месте, где я живу, не рассердило тебя, Брискетта?
Рассердило — неверно передает мои чувства. Я просто не нахожу подходящего выражения.
— Я никогда его больше не увижу, будь уверена.
— Наказанье будет только соразмерно обиде!
— Но я никогда не забуду последнего вечера, проведенного с ним, Брискетта.
— В этом я уверена, графиня.
— Всюду он встретит меня на своем пути.
— И меня тоже: я хочу подражать графине во всем и тоже никогда не забуду графа де Монтестрюка.
— Ты добрая девочка, Брискетта.
— Это правда, графиня: я это доказала и ещё не раз докажу.
— Я тоже была доброй, и вот чем кончилось! Ты была права: мне надо было оставить этого дворянчика и Арманьяка умирать у моих ног. Но если он видел, что я могу сделать, когда люблю, то теперь увидит, что я такое, когда ненавижу! Враг будет так же беспощаден, как был великодушен друг.
— О! Этого именно я и боялась! — подумала Брискетта.
Между тем она готовила разные принадлежности темного костюма, раскладывая их по креслам. Графиня подошла к зеркалу, взяла румян из баночки и стала ими натираться
— Я говорила тебе, кажется, что еду сегодня вечером к сестре, куда и король, должно быть, тоже приедет. Не жди меня: ты мне понадобишься только завтра утром.
— Графиня может убедиться, что я уже приготовила платье.
— И клянусь тебе, граф де Монтестрюк скоро узнает, с кем имеет дело!
— Я не сомневаюсь, графиня.
Оставшись одна и приводя в порядок комнату графини, Брискетта слышала её шаги, когда она сходила по потайной лестнице.
— Какую это чертовщину она затевает? — сказала она себе. Такая женщина, оскорбленная в своем самолюбии, способна на все. Этот выстрел… это она устроила, наверное. Но у Югэ легкие ноги и зоркие глаза, да и я ведь не дура.
Часы пробили полночь, она засмеялась.
— Ну, хорошо! — продолжала она. — У меня целая ночь впереди, а дела можно отложить на завтра.
Югэ явился на свидание. В полночь он вошел в знакомый темный переулок, приняв однако кое-какие меры предосторожности. Через две минуту он был в пустом саду и по той же дорожке, по которой проходил утром с Брискеттой, пришел к павильону, дверь которого открылась при первом усилии, так что и ключа не понадобилось.
— Видно, я не первый! — сказал он себе.
Он поднялся по темной лестнице, прошел через темную комнату, поднял портьеру и оказался в кромешной темноте.
Но в ту же минуту он услышал шелест шелкового платья и прежде, чем он сделал шаг вперед, маленькая ручка взяла его за руку. Ручка дрожала и увлекала его; он шел послушно, знакомый тонкий запах духов окружал его. Перед ним отворилась дверь и при свете единственной свечи, горевшей ну углу камина, он узнал ту самую таинственную комнату, где Олимпия принимала его в часы увлечения. Проводница его, которую скорей вел он, а не она его, была закутана в широкое черное платье, на лице у неё была шелковая маска. Она быстро приподняла маску и задула свечу.
— Я не хотела отпустить вас, не простившись с вами, — прошептала она дрожащим голосом. — Сколько беспокойства, пока дойдешь сюда!
— И однако вы пришли! Итак, уезжая, я могу быть уверенным, что оставляю друга в Лувре?
— Друга! Друга, который любит вас гораздо сильнее, чем вы можете предположить.
Горячее дыхание скользило по губам Югэ. Он чувствовал под рукой биение сердца под шелковой тканью.
На рассвете луч света, пробившийся сквозь драпировку, осветил на его плече улыбающееся личико, покрытое распустившимися волосами. Он осторожно раздвинул волосы и вскрикнул:
— Ты, Брискетта!
— Неблагодарный!
Раздался звонкий смех, но вдруг она переменила тон:
— Да, у тебя есть в Лувре друг, друг очень смиренный, но истинный, это я, но есть также и враг, и страшно сильный враг — графиня де Суассон, и потому ты должен простить дочери оружейника, что она заняла место племянницы кардинала. Думай о ней больше, чем обо мне и берегись!
— Чего мне бояться?
— Разве я знаю, чего? — продолжала она, прижимаясь к нему. Всего, говорю тебе, всего! Предательства, измены, козней, клеветы, засады и интриги! У неё будет хитрость змеи, терпение кошки, кровожадность тигра. берегись, мой друг, берегись, Югэ, берегись каждую минуту! Я её хорошо знаю!
— Э! Милая крошка! Ты забываешь, что я буду сегодня вечером далеко от Парижа, через неделю в Германии, а через месяц в Венгрии. Неужели ты думаешь. что её память может уйти так далеко?
— Хорошая память — не знаю, но дурная, злая, — наверное, да! Разве ты забыл, что Манчини — итальянка?
— Э! Да ты становишься нравоучителем и философом, Брискетта!
— Нет, с меня довольно оставаться женщиной. И заметь, друг Югэ, что я из таких, перед которыми не стесняются, а говорят совершенно свободно. Горничная, что это такое? Вещь, машина, которая ходит, бегает, слушает. Смотри! У графини де Суассон память беспощадная! Ты задел, оскорбил, ранил то, что меньше всего прощает в женщине — её самолюбие! Досада её излилась свободно при мне, и Бог знает, хорошо ли я слушала! Слова уж что-нибудь значат, но взгляд, выражение, улыбка!! Что за улыбка! Я знаю, какие улыбки бывают у женщин, — этой я просто испугалась. Злоба, жажда мщения так и кипят под ней!
Она взяла руки Югэ в свои, веселые глаза её подернулись слезами.
— Если бы я написала тебе все это, — продолжала она, — ты бы мне не поверил. Надо было сказать тебе: я сама видела, я сама слышала! Безумная мысль пришла мне в голову, я подхватила её на лету, я могла представить себе на несколько минут, что здесь маленькая комнатка на Вербовой улице. Помнишь? Куда бы я ни пошла, что бы со мной не случилось, память о ней останется у меня навеки. Сколько перемен с тех пор! Я смотрю на тебя, я говорю себе, что это он, это Югэ, и мне хочется смеяться и плакать одновременно, когда я вспоминаю об этом далеком прошлом, состоявшем всего из нескольких дней! Как встрепенулось мое сердце, когда я тебя увидела! Вот почему ты должен мне верить, когда я говорю тебе: берегись! Эта опасность, которая тебе грозит, когда она придет? Откуда? Не знаю, но она повсюду, я это чувствую. Она в Париже, если ты останешься, она в Вене, если ты уедешь. Еще раз, берегись, умоляю тебя, ради Бога, берегись!
