Охотники за курганами - Дегтярев Владимир

Екатерина рассмеялась. А сквозь смех почуяла под предсердием жим. Вся Европа озлилась! Да, Европа, эта девка продажная, и так уже готовилась озлиться, иначе не послали бы католики в Россию авантюриста Колонелло, как подтвердил молодой князь Гарусов. Не ученого посланника Падуанского университета Джузеппе Полоччио, а Колонелло! И послали бойкого авантюриста — разведчиком на восток, в Сибирь!

Дабы зайти в Россию с черного крыльца. Через душу народную. Умно придумано — сказать нечего! Мало им, европейцам драным, стало Симона Палласа, каковой свои труды по исследованию России пишет в трех экземплярах. Один — Императрице российской, один — на родину тайной почтой, а вот третий, третий уходит неизвестно пока — куда. Хоть и роют сей вопрос шпионы графа Панина, да нора больно глубокая у Симона, ученого шпиона.

Да, объемно и умно затеяна политика супротив ее, Императрицы и самодержицы российской! Умно! Войной Россию на два направления можно только пугать. А вот если души россиян приобресть в восточном краю, то и без пушек можно войти в страну. Если Сибирь сейчас оторвать да поделить между китайцами, мунгальцами да и… кто там еще в очереди? Католики? Тогда Российской империи без богатств сибирских — железных, каменных, медных — уже не подняться! Сие надобно неспешно обдумать… Что-то простое и понятное говорил тогда, при последнем свидании, старец Ассурий. Мол, все страхи насчет земель — чепуха. Отдадут русским любые земли. Обязаны… Ладно, посмотрим про обязанности… А пока…

—

А пока — дайте ответ, граф, — мягко молвила Императрица, отвернув лицо к окну, — кто же, по-вашему, может иметь среди наших знатных персон легитимные притязания на польский трон?

Граф Панин ответил, забыв задуматься:

—

Да хоть бы и князь Гарусов!

И тут же вздрогнул всесильный и всезнающий министр. Вот ведь что сообразил… задней репой, дурак!

А с другой стороны — вот где вылез императрицын интимный чай в беседке. Сегодня. С князем Гарусовым. Императрица либо поимела свою разведку, либо сам черт ей нашептал. Первый министр и малородный пока еще по фамилии граф Панин про старого князя Гарусова с завистью и доподлинно знал, что тот и поляка Радзивилла выше происхождением и кровью предков…

А оттого велено было еще первым отпрыском фамилии Романовых — царьком Михаилом — в гладе и забвении держать сию фамилию — Гарусов. Как, впрочем, и фамилии — Трубецких, Голицыных, Долгоруких, Старицких… То еще писано в секретных бумагах Москвы, первопрестольной столицы. И надежно сокрыто в тайном приказе первого царя из Романовых…

Одна это линия, одна кровь — Гарусовы, Трубецкие, Голицыны и иже с ними… И кровь древняя, сильная. Много сильнее Романовых… А все же получился у Романовых династийный, мать в их предков, расчет. Дикий, скорый и кровавый!.. Одного Петра Алексеевича как вспомнишь… в штанах муравьи бегают!

—

Хорошо, — сказала, поднимаясь, Императрица. — Извольте, граф, для успокоения наших европейских соседей сегодня же заготовить мой именной рескрипт о движении наших войск от границ польских в уральские пределы. Сообразите, какое количество пушек якобы пойдет с ними. Содержание того рескрипта распространите послухом через доверенных лиц среди дипломатических посланников Европы и среди купчин, торгующих в Европах и в Константинополе.

—

А как же… — начал изумленный граф.

—

А так же! — рассмеялась Екатерина. — Войска отводить медленно. Устроить свару между командующими, обычный русский бардак. Хорошего, доброго перебежчика гоните в Польшу. Мол, России некогда с вами, палестинцами, цацкаться! Сам китайский царь нам грозит! Его надобно укротить сперва! Что мне, учить вас, граф?

Граф Панин молча поклонился.

И в поклоне услышал то, отчего со стриженой его головы свалило парик:

—

Ежели случаем, Никита Иванович, встретите на бельведере генерала Зубатова, изъявите любезность приказать ему никуда из полка не удалять ротмистра Потемкина, дабы тот постоянно и непременно находился в расположении своего полка.

Никита Иванович, пряча лицо, подобрал парик и быстро вывалился из Царицына кабинета.

Вот оно что! Так вот оно — как! Гришке Орлову он, дурак, даром что первый министр, только неделю назад нарочно проиграл в карты три бриллианта на сорок тысяч рублев, и тот, веселый, укатил в Азов.

А проигрывать бриллианты следовало, оказывается, какому-то ротмистру Потемкину! Иди, таперича, Никита Иванович, первый министр, гоняй по полкам своих доглядчиков, ищи того ротмистра!

Теперь, будучи в обиде, граф наверняка знал — куда пойти сразу.

Пансион аглицкий, тайный, в три тысячи фунтов стерлингов, сиречь — семьдесят два пуда серебра в год — граф получал от истых володетелей великой Британии через купчину Георга Честерского как раз за быстроту своих ног.

Бывший сибирский факторщик Брага, посланный Джузеппе Полоччио в Петербург с криптой для коммодора рыцарей Святого Ордена Христовой Церкви, брата Лоренцо Риччи, прибыл в столицу Российской империи в начале месяца июля.

Остановился он на краю города, на подворье Финна. Мелкие воры то подворье обходили за версту. Там хозяевами считались «иваны», воры и грабежники, товаров и денег меньше чем на тысячу рублей за ночную кровавую резню не имавшие.

Пустой кожаный лоскут с криптой, обернутый ученым посланником Полоччио на ремень Браги, подручный Финна, германский жид Гохер, быстро превратил над парным кипятком в буквы и цифирь, писанные в крипте сплошными строками. Гохер переписал эти строки на лист амбарной книги, буркнул: «Шлемазл!» — и укрылся для разбору тайнописи в свою камору.

—

Дерьмо! — перевел ругань иудея Финн. — Дня три потребно этому пейсатому на перевод латинской бредятины в русскую речь.

Брага высыпал на стол перед Финном десять десятков заранее вынутых из потая ефимков, данных ему Полоччио.

—

Да еще столько будет от меня, ежели твой ученый жид напишет в той же тайной манере якобы ответ аглицкого купчины моему добродетелю. Чтоб ему башку медведь сибирский проломил!

В огромном бревенчатом, в два этажа, доме с множеством каморок и сетью потаенных ходов под землей что-то грохнуло. Сквозняк протащил меж беседующих горький запах дрянного пороха.

—

Федун Гробовоз ухлопал-таки свою полюбовницу, — медленно сказал Финн, — точно ухлопал. Надо его отсель избыть… паразита. Да больно упрям, тварь, и крови не боится.

Брага подумал. Пока Финн прятал ефимки в стальной сундук, Брага решился.

—

Я его избуду, — сказал он, — только не спроси — как.

—

Не спрошу, — ответствовал Финн. — Ступай теперь, хошь в кружальную избу, хошь к Матрене — пусть тебе светлую комнату даст. Аль тебе, Брага, темная комната потребна?

Брага сразу показал паспорт, выписанный еще адъютантом бывшего губернатора Мятлева — Фогтовым — за две песцовые шкурки. По тому паспорту Брага числился петербургским мещанином Григорием Сизых и проживание имел на подворье Финна.

Финн проглядел бумагу, тряхнул головой и сказал:

—

Светлую пусть даст комнату.

Через три дня, как было обещано, иудей Гохер получил от Финна пять ефимков и протянул ему раскриптованное письмо на имя аглицкого купца Георга Честерского.

В письме Джузеппе Полоччио просил какого-то коммодора приглядеть в будущем за его небогатым имуществом, доставшимся ему в Сибири. А если сия просьба докуки не доставит, то просил встретить его при амурской оконечности Сибири на добрых парусниках, способных не токмо к езде по водам, но и к бою. Дабы на тех парусниках возможно быстро достигнуть Индии, а потом — и Англии. Остатную же часть имущества он, Полоччио, передаст по договору кому следует.

Брага, прочитав цидулю, чуть не разбил венецианское зеркало — так бешено метался по комнате. Он же знал, за каким «небольшим имуществом» отправился в поездку по Сибири Полоччио. И, раз просит добрых кораблей в устье Амура, значит — уверен в огромном профиците своей экспедиции.