Охотники за курганами - Дегтярев Владимир

Владимир Дегтярёв

Охотники за курганами

Книга первая

Благословение императрицы

Глава 1

Артем Владимирыч Гарусов, ссыльный майор от артиллерии, с приглядкой топтал мартовский снег. Снег хрустел зимним хрустом, но со вчерашнего дня, кажись, еще больше пропотел под солнцем.

Скверно.

В Тобольске от малого до старого — все ждали последнего санного обоза по московскому тракту. Надеялись, что весна не поспешит с теплом и обоз пройдет сибирские реки да низины по твердому насту. Не успеет обоз — поднимется вода, обоз встанет за рекой Тоболом, у Тавды. Тогда товаров, посылок и писем придется ждать до лета. Лодками перевалить триста санных поклаж можно. Так, бывало, пробовали. Да только трети груза недосчитывались. Мало ли куда девался груз!

Скверно-то как!

Вода сойдет только к началу июня. Два месяца жданки. Еще два месяца!

Ссыльный майор, окромя вестей от матушки да батюшки, мечтал получить письмецо от нареченной своей — княжны Лизы Трубецкой. От той мечты ломило не только душу. Мускулы гнули кости от той мечты!

—

Егер! — крикнул в сени Артем Владимирыч. — Помяну твою мать!

—

А хоть и помяни, барин, — отозвался рык из сеней, — всё равно я безматерный! Несу!

Разбосикованный, как и барин, шагнул на снег Егер, майорский слуга, адъютант, нянька и телохранитель. На вытянутых руках детина нес широкую льняную простыню, только что усердно откатанную на вальке.

— Поперед меня отломай, потом ототрешь!

Егер согласно перекинул простыню на тын, подсек барина под ногу и принялся мять его в снегу. Артем Владимирыч кряхтел, пока Егер тер ему грудь и спину. А потом скинул исподники и, совершенно голый, вскричал:

—

Ломай, кому сказано! Крепче!

Егер воровски глянул на улицу. На восходе солнца улицы Нижнего города лежали впусте. Но каково барину станет, ежели такой его вид бабы отметят? Хоть и ссыльный, но не мертвый. А как прозвище срамное прилепят? Однако команда поступила. И Егер пустил руки в работу.

Человека ломать по суставам и рвать мясо на костях Егера научил Васька-кат, коему Егер полгода был в помощниках, подработки для. На водку и тулуп с валенками той подработки вполне хватило. А барин и рад был, что Егер познал науку разминки человеческого тела. Хоть бы и у палача.

Всё же кратко нынче хрустел майорскими суставами Егер. По-над рекой Тоболом угадал он неровный конский топот. Усталый конь торопился в кремль, на губернаторов двор. Путь туда от реки шёл по Казачьму взвозу, аккурат по их Мыльной улице.

Пока барин коня не слышал, Егер кинул ему на спину простыню и укутанного, лежачего крестом стал растирать суровым льном. Кряхтеть майор перестал, но подвывать начал. Хорошо.

—

Хорошо, брат, очень хорошо! — подтвердил Артем Владимирыч.

Не понимая упрямого жима егеровских рук, барин силком поднялся в рост. Тут из-за соседского пятистенника вывернул и всадник.

—

Ты! Холоп голозадый! — хрипанул всадник. — А ну, укажи — к володетелю правильно еду?

«Завалит. Гонца государева с конем завалит!» — подумал Егер, утолокивая барина в сени. Но тот шибанул слугу пяткой в промежность, выскочил наружу, снес плечом тын, повернулся и замком рук врезал гонцу в грудь.

Конь под тем, точно, сложил ноги враскорячку и завалился набок. Всадник, придавленный конем, сопя, рвал поясной пистоль, когда Артем Владимирыч хукнул ему по хребту.

Тут Егер подоспел с тулупом и, накрывши барина с головой вязкой овчиной, толкнул его обратно в тынный пролом.

Убедительно гукнул пистольный удар, сполошив половину сонного еще посада. Пуля тюкнулась в бревна старой избушки ссыльного майора Гарусова. Бревна загудели. Гонец ругнулся на промах, зашарил тяжелый седельный пистоль.

По ругани государева человека Егер с облегчением понял, что тот не московит, а сибирский. Почтовая гоньба, скорости для, шла по ямским подставам. Видать, снова в государстве Императора Петра Федоровича, прозвищем — Третьего, случилась смута.

—

Ехай ты, Господа ради! — сказал гонцу Егер. — За стрельбу барин тебя обдерет, не милует.

Гонец с сомнением покачал головой и подобрал шапку. Особый знак государева курьера — соколиное перо, шитое к правому боку шапки, сломалось пополам. Монгольская лошадь, хромая, притулилась к тыну и лизала снег, позвякивая удилами. Из соседнего пятистенника, хлопнув сенным дрыном, вышел посмотреть на замятию старовер Калистрат Хлынов. Зевнул, перекрестя рот двоеперстно.

—

Слышь, гонец, задерет тебя Гарусов, это точно, — подтвердил старовер. — Имай тую мысль, что ссыльному князю государева любовь невместна.

Гонец затараторил в голос татарскую матерщину, налобил шапку и сунул ногу в стремя. Кожа сапога заскользила в стремени.

Совершенно одетый, широким шагом Артем Владимирыч подходил к государеву вестнику. Тот успел сесть в седло и дал шпоры. Кулак майора только задел по хвосту лошади.

—

Княже! — раскланялся кержак Хлынов. — Брось! Сами приедут по твой кулак. Айда на мой двор! Настасья Старая заварила золотого корня пополам с китайской листью. Хороший увар. Пользительный! Кружку свою бери! Пойдем гостевать!

Артем Владимирыч кивнул Егеру, сжал кулаки и направился завтракать в кержачий дом. Егер бегом снес туда его фарфоровую чашку китайской работы.

—

А ты молодец, — говорил барину Хлынов. — Как володетель Сибири бани по весне топить запретил, весь наш кержацкий проезд ждал, чем ты ответишь. Тут главное, чтобы вожак объявился. А ты себе удумал снежную баню. Народ от того на карачки присел, ибо без черной бани он снежную купель не приемлет. В печках стали мыльни устраивать. Как в старые годы. За тобой в сугробы не последовали. Но уважение свое ты укрепил, Владимирыч.

Егер, по обычаю приткнувшийся у порога избы от боязни оскверниться в старокрещеной вере, тоже про себя ругнул сибирского губернатора Мятлева. Мятлев под старость совсем разошелся в темном умствовании. Из своей резиденции в Иркутске губернатор Сибири перебрался в Тобольск, к середине московского тракта, поближе к столице. Под страхом читинской каторги он запретил сибирякам топить домовые печи к вечеру, а бани — совершенно.

Пожаров убоялся губернатор. Сиречь — суеты себе и больших хлопот. А русским что сгореть, что построиться — велика ли разница? Без бани жить — страшнее пожара.

От китайского чая с пользительной травкой Артем Владимирыч обильно потел и жмурился. Пот, чистый, беззапашистый, попадал в глаза. Стесняясь отказа, рушник у старовера не спросил. Рукой утирался.

От широченной, в полугодья избы, русской печи шло домашнее, сытое тепло. В углу, на домовом киоте, гляделись в неугасимую лампаду темные лики древлянских святых. Настасья Старая принесла еще утомительного до блажи взвару. Майор протянул свою пустую чашку за третьей порцией.

—

Того только не пойму, Владимирыч, — строго гудел Хлынов, — отчего тебе к делу не прилепиться? Ведь ссылка твоя бессрочная? А дело душу покоит. Я тебе от общества предлагаю поможение. Купишь как бы от себя лошадей кыргызских, заиртышских, крепких, косяка четыре. Сбрую, розвальни, телеги мы здесь спроворим. Людей дадим. И гоняй обозы на тюменскую сторону. Или даже до Тагила-реки. А хочешь — так гоняй в восточную сторону — до китайских пределов! Оборот поимашь крупнай!

Егер встрепенулся. На Фролов день в царевом кружале иудей Гуря, целовальников холуй, неведомо откуда по осени прибившийся в Тобольск, тоже льстил про баринов ум и силушку и просил Егера намекнуть барину про обозный заработок. Намекал, что поучаствует деньгами, если его возьмут в дело.