Сарыкамыш. Пуля для императора - Тимошев Рафаэль
Оржанский невменяемо прошаркал к Листку и опустился на стул рядом.
— Но это никак невозможно, командир! Наташа и… шпион…
— Возможно, Петрович… Мы искали с тобой шпиона со "Святой Анной", а оказалось, что Анна вовсе не "Святая", а наиподлейшая, в реальном женском обличии… Но она только пособник — тот шпион, пока ты в пьяном угаре искал свою "Наташу", зарезал нашего "Петровича"…
— Как зарезал? — задохнулся Оржанский.
— Вот так, сотник! Нет больше нашего "Петровича"! Как и того доктора, что лежал во дворе твоей "Натальи Ивановны". Зарезали их… Тем самым ножом Сивцова, которым ты мне стол попортил…
Листок зло сплюнул.
— Но шпион-то здесь, в Сарыкамыше! Только кто — до сих пор не знаем. Отправил твою "Наталью Ивановну" к туркам, а сам здесь остался, видать, Государя нашего дожидаться. А теперь вот Государь возвращается, и что еще произойдет — неизвестно!
Листок посмотрел на Оржанского, а потом на висевшую на бинтах руку.
— Кстати, стреляла в тебя, похоже, она, Анна Калленберг… Пограничники, что перехватили ее, нашли "Люггер" — тот самый, из которого убили твоего знакомца-ополченца, да тебя чуть не пристрелили!
Ротмистр отбросил потухшую спичку, зажег вторую и прикурил.
— Но стреляла-то она в ополченца — это точно! Чтобы тот не донес тебе о другом агенте — Отто Ланге, состоявшего под именем "Роман Дидлов" при ее же госпитале санитаром. Этот-то санитар и застрелил капитана Волчанова! А уж ратника убрали за то, что он про это убийство прознал. Вот так-то, сотник Оржанский!
— Но откуда известно? Взяли его, что ли? — сглотнув, спросил Оржанский.
— Хотели взять, да не успели. У него кольцо было с ядом — серебряное, черт бы его побрал! Успел-таки в рот плеснуть…
— Серебряное? Как у Сивцова, что ли?
Листок, набравший было в рот дыма, чуть не поперхнулся.
— Откуда про кольца знаешь?
Растерянное выражение лица Оржанского сменилось недоумением:
— Так у нас только он и носил серебро…
— У кого "у нас"? — вырвалось у Листка.
— А что ты так взъерепенился, Алексей Николаевич? Я говорю про картежников. А это, почитай, вся команда дежурных офицеров, что при начальнике гарнизона состоит. Когда войска из Сарыкамыша вышли, ее и набрали, команду-то. Либо из контуженых, да раненых, как Волчанов, либо из запасных… А делать-то им что в этом захолустье, кроме как играть? А заводилой он и состоял — Волчанов, как я говорил. Хотя играли обычно на квартире поручика, что соседом состоял капитану.
Сотник вдруг обозлился:
— Алексей Николаевич! Ошибка это — насчет Натальи — не верю я в ее шпионство!
— Да погоди ты со своей Натальей! Сивцов, получается, также играл?
— Заходил, когда служба позволяла. Как и я, впрочем… Но на что это вам?
— Сивцов таким же вот кольцом отравлен!
Сотник обалдело уставился на Листка.
— И… он?! А нож, аксельбанты? Я, признаться, на него грешил…
— Подполковник Лавренюк среди вас бывал? — не дал опомниться Листок. — Кольца серебряного у него не видел?
Оржанский изумленно уставился, было, на ротмистра, но вдруг замотал головой:
— Господи! И какого дьявола все так в жизни? Правду говорят — взял у черта рогожу, отдать придется и кожу! Знаком с подполковником не был и в компании ни разу не видел! Так, встречались у штаба…
Он уронил голову на грудь.
— Думал, любовь встретил, семью заведу… А вон как все обернулось! Любовь гадиной оказалась, друзья полегли, люди невинные пострадали… Зачем только встретил тебя, Алексей Николаевич? Уйду к казакам, на фронт… Али крест найдет грудь, али пуля!
Он тяжело вздохнул, запустил здоровую руку в карман мятого халата; достал портсигар, в задумчивости раскрыл его и, достав папиросу, поднес ко рту.
— Огня дай, что ли!
Листок чиркнул спичкой и приблизил пламя к папиросе.
— Что за портсигар объявился? Не видал раньше у тебя… Серебряный, что ли?
— Не показывал в "конторе", думал, ругать будешь. Я ведь неделю назад его специально в карты выиграл у одного поручика. На кон свой кинжал ставил с серебряными ножнами. Больно баба эта понравилась!
Сотник захлопнул портсигар и протянул его ротмистру.
— Вот из-за нее все!
Листок сразу узнал его. На серебряной крышке портсигара красовался барельеф полуобнаженной дамы со скрещенными рядом саблей и винтовкой…
Он медленно поднял глаза на Оржанского:
— У какого поручика… выиграл?
Листок, вероятно, изменился в лице, поскольку сотник, отпрянув, изумленно прошептал:
— Что это с вами, Алексей Николаевич? Почернели весь…
— Что за поручик? — взревел вдруг Листок. — Говори!!
Оржанский отпрянул еще дальше.
— Да не знаете вы его — из запасных, недавно прибыл…
Бросок ротмистра был молниеносен — в долю секунды рука вонзилась в ворот халата и, как когда-то в двуколке, подтянула вихрастую голову Оржан-ского к лицу.
— Ты понимаешь, дуралей, что я тебя спрашиваю? Кто… этот… поручик?
В другой обстановке сотник одним бы ударом свалил обезумевшего ротмистра, но все произошло так быстро, а его безумие явилось столь неожиданно, что Оржанский оробел. Едва двигая языком, он прошептал:
— Баков… Поручик Баков… У него играли всегда, сосед Волчанова… А что случилось-то?
Рука ротмистра разжалась. Он вскочил. Глядя куда-то поверх головы казака, прошептал:
— Баков… Конечно же, Баков…
И уже громко:
— Который час?
Оржанский, с изумлением наблюдавший за ним, оттянул ворот мятого халата:
— Часов нет, откуда ж мне знать? Половина четвертого, поди…
Ротмистр резко повернулся и, на ходу запихивая в карман портсигар Оржанского, бросился к дверям.
— Вы куда? — крикнул, было, сотник, но из распахнутой двери уже разносился топот бегущих офицерских сапог.
Было уже сумрачно, когда Яшка, нещадно стегая Сивуху, помчал в сторону госпиталя. Выскочив на уже опустевшую церковную площадь, Листок непроизвольно глянул в дальний конец: оттуда, с Торговой улицы, должен был выехать автомобиль Государя. Машинально подумал, что если Император возвращается в четыре, то, если прибавить еще минут десять езды до госпиталя, в запасе всего минут пятнадцать-двадцать!
— Гони, Яшка, гони! — прокричал он.
— Куда гнать-то, Алексей Николаевич? — крикнул в ответ ефрейтор, сам возбужденный от бешеной езды. — В госпиталь, как говорили?
— К штабу, черт безмозглый! К штабу сначала!
Через десять минут Листок ворвался в дежурную комнату. Посыльный — конопатый солдат, и сидевший у окна дежурки усатый унтер-офицер — помощник дежурного — оба вскочили.
— Где Баков? — накинулся он на унтера.
— Вышел, Вашсокбродь! Как только сообщили с вокзала, что Государь Император проехали дамбу, так поручик поднялись к подполковнику, доложить!
— За мной! Бегом! — крикнул ротмистр ничего не понимающему унтеру и, сигая через две ступени зараз, ринулся по лестнице на второй этаж.
Лавренюк, сидевший за столом, и склонившийся над ним Авилов одновременно поворотили головы на взъерошенного ротмистра, с перекошенным лицом ворвавшегося в приемную комнату.
— Где дежурный поручик? — безумно оглядевшись, прокричал он с порога.
— Что это значит, ротмистр? — возмутился Лавренюк. — Дежурный, где и положено ему быть — в дежурке. А вот вы почему здесь?
Листок подскочил к столу и, склонившись над подполковником — да так, что тот от неожиданности откинулся на спинку стола, — вдруг прошипел в лицо:
— Вспоминайте, Павел Эдуардович, быстро вспоминайте: двадцать пятое ноября, Сивцов за этим столом с телефоном в руках, вы рядом, в приемной… Вспоминаете? Сивцов разговаривает со мной, я спрашиваю, имеет ли подпоручик Зайков "Святую Анну", адъютант справляется у вас, вы отвечаете, что не знаете… Вспомнили?
— Ну, допустим… — неуверенно произнес подполковник.