Сарыкамыш. Пуля для императора - Тимошев Рафаэль

— Господа! Только что по поручению Воейкова, отвечающего в поездке за личную охрану Его Величества, звонил подполковник Драценко — в четыре часа ожидается возвращение Императора Николая. Однако…

Тут он отчего-то замолчал, и Листок внезапно подумал, не рискнуть ли спросить его о друзьях Сивцова?

Но он промолчал. Упоминать старику о его любимом адъютанте именно сейчас, когда тот не отошел еще от потери, было бы, во-первых, нетактично, во-вторых, явно не вовремя, поскольку все заняты проводами Государя, а в-третьих, через минуту Листок уже позабыл о своем намерении. Ибо помолчав, Воробанов упавшим голосом сообщил:

— Господа! Государю сообщили об отправке в Сарыкамыш новой партии раненых. В связи с этим, Его Императорское Величество намерено прежде лично посетить хирургический госпиталь, а также первый и второй лазареты тридцать девятой пехотной дивизии…

Он уныло взглянул на Лавренюка:

— Сейчас половина третьего, Павел Эдуардович… Предупредите начальников госпиталей, чтобы приготовили все к приему Августейшей особы — дороги, порядок в помещениях, чистое белье у персонала и особенно раненых — Государь желает награждать особо отличившихся… И чтобы все окна горели — к тому времени стемнеет, так чтоб все дворы освещены были! И вот еще что: жандармские команды уже предупреждены, так вы срочно вызовете к ним, для оцепления, ратников пятьсот девяносто седьмой дружины — по взводу на каждый объект. И немедля…

— Слушаюсь, Николай Николаевич!

Лавренюк быстро прошел за стол и взялся за трубку аппарата.

Воробанов повернулся к штабс-капитану Авилову.

— Виктор Николаевич! Сейчас это, может, и не дело контрразведки, но прошу отправить ваших людей в первый и во второй лазареты. Пусть лично проследят за готовностью и доложат сюда, в приемную. Особо о прибытии жандармов и ополченцев. Сам я отправлюсь в хирургический госпиталь — его Государь посетит в первую очередь; оттуда с ним в первый лазарет, во второй, а затем на вокзал. Со мной отправятся… — Генерал поворотил глаза на Грушевского и Драча, стоявших рядом. — При мне будете вы, господа!

Оба офицера кивнули.

— Здесь, для связи, останетесь вы, Авилов, и подполковник Лавренюк.

Воробанов помолчал и выдохнул:

— Авось все обойдется!

В коридоре Авилов коснулся плеча ротмистра:

— За Лавренюка не беспокойтесь, Алексей Николаевич, — я пригляжу! Главное, все по нашему плану вышло — подполковник с Императором не повстречается! А Рослякова вы лучше в первый лазарет отправьте — он подальше, бог даст, и не доберутся! Сами же во втором останьтесь, что поближе, у складов. Да и Оржанский там, если что — поможет!

Листок мрачно глянул в глаза штабс-капитана, но ничего не сказал. Лишь, сбегая по лестнице, подумал: "Сапоги всмятку! Что за дурость поручать контрразведке следить за госпитальным бельем!"

Заглянув в окно дежурной комнаты, Листок торопливо позвал валявшегося на топчане Рослякова:

— Алексей — едем!

Но прапорщик не шелохнулся — похоже, спал.

— Ну-ка, поручик, — тыркните того балбеса! — обратился он к Бакову.

Офицер поднялся.

— Что-то случилось, господин ротмистр? — поинтересовался поручик, подходя к топчану. — Спит весьма сладко, и будить жалко…

— Будите, еще отоспится! Государь возвращается, желает лазареты осмотреть!

— И в соседнем госпитале будет? — вдруг насторожился Баков.

— В первую очередь.

— Не дай бог, сюда завернет… — протянул поручик и потряс Рослякова за плечо. — Вставайте, прапорщик, начальник требует!..

Только в двуколке, когда ротмистр приказал Яшке гнать в 1-й лазарет 39-й пехотной дивизии, заспанный Росляков поинтересовался:

— А зачем он нам, Алексей Николаевич?

— Царь желает посетить раненых, — отчего-то раздражаясь, буркнул Листок. — В первом и втором лазаретах тридцать девятой. А начать изволит с хирургического госпиталя. Там его Воробанов встретит, во втором — я, а на дальнем, первом, — ты!

— Встретить Государя? — сразу проснулся Алексей. — Шутите? Как же я, прапорщик, его встречу?

Листка и без того мутило от выпавшей на его долю миссии, а тут еще Алешкина простота!

— Не дури, прапорщик! — прикрикнул он. — Встречать и без тебя есть кому — начальство лазаретное встретит. А твоя задача — готовность их оценить: есть ли порядок, прибыло ли оцепление ополченское, жандармы… Приказано также огни в окнах зажечь, чтобы светлее было Государю. В общем, приедешь, представишься, а как проверишь порядок — доложишь в приемную начальника гарнизона. Если что не так — там уж Авилов да Лавренюк будут разбираться!

— А потом что? — испуганно спросил Росляков. — Когда Государь приедет?

— Алешка, я сейчас тебя убью! — взвыл ротмистр. — Свои обязанности будешь исполнять — за подозрительными глядеть с жандармами!

Росляков, сконфузившись, замолчал.

1-й и 2-й лазареты 39-й пехотной дивизии, которые в момент нахождения Государя Императора пополнились новой партией раненых, расположились на значительном — по меркам военного городка — расстоянии друг от друга. Первый находился на южной окраине Сарыкамыша, почти у самой дороги на дамбу. Второй — на северо-западной, недалеко от продовольственных складов, в двухэтажном домике, рядом с другими лазаретами и госпиталями. Так что ротмистру предстояло пересечь весь Сарыкамыш с севера на юг. Мчать от штаба до дороги на вокзал, а затем нестись в район складов, на северо-запад. А потому он не стал выходить — высадил Рослякова, сошедшего одновременно с прибывшими на минуту раньше жандармами, и, не мешкая, приказал мчать далее.

Свой лазарет он нашел в состоянии полного "аврала". Жандармы, персонал и даже ходячие пациенты из нижних чинов — все суматошно носились по двору, коридорам и палатам, лихорадочно наводя утрешний порядок, от которого после отъезда Государя в Меджингерт и приема раненых остались одни воспоминания.

Найдя издерганного старшего врача, командующего всем этим бедламом, и коротко представившись, Листок мешать тому не стал — доктору было не до него. Попросил лишь предоставить возможность позвонить с его кабинета для доклада — ополченцев все еще не было. Но Авилов успокоил — прибудут с минуты на минуту!

Листок уже выходил в коридор, когда перед ним вдруг выросла фигура Оржанского — с перекошенным лицом, в несвежем мятом халате и с все еще висевшей на бинтах левой рукой.

— Погодите-ка, Алексей Николаевич, разговорчик есть! — проговорил он сквозь зубы. — Хорошо, что я вас с окошка-то разглядел…

Сотник бесцеремонно втолкнул Листка в кабинет.

— Ты что, белены объелся?! — возмутился ротмистр. — Под арест захотел?

Но сотник, словно и не слышал, шагнул следом и захлопнул за собой дверь.

— Ну, здравствуйте, Алексей Николаевич! Расскажите-ка теперь, куда вы Наталью мою дели?

В госпиталь звоню — говорят, нет ее и не знают где! Алешку тереблю — и тот, сукин сын, ни мычит ни телится! Говорит — жива, и на том спасибо… Сбежать тут хотел, так одежу не дают, говорят, ротмистр Листок наказывал не давать. Может, теперь сами скажете, в чем таки дело?

Странно, но у Листка как-то сразу отлегло от сердца. Даже стало жалко сотника — видать, по-настоящему запала в его казацкую душу эта красивая стерва!

— Дурак ты, Николай Петрович! — сказал он искренне. — Через ту "Наталью Ивановну" тебя с контрразведки велено убрать! Да и не Наталья Ивановна она вовсе, а подлый агент германской разведки — Анна Калленберг.

И, повернувшись, он прошел к ближайшему стулу, неторопливо достал папиросы и сел.

Оржанский, раскрывши рот, остался стоять у дверей. Через минуту едва выдавил:

— Врешь, Алексей Николаевич… Какая еще Калленберг? Откуда известно?

Чиркнув спичкой, Листок со вздохом ответил:

— Хотел бы соврать… В ту ночь, когда ты в исподнем приперся к ней, она покинула Сарыкамыш и бежала к туркам — предупредить о проезде Государя Императора по дороге в Меджингерт. В перестрелке была тяжело ранена, отправлена в Тифлис, тогда-то все и раскрылось!