Вера Хенриксен - Сага о королевах
Усопшую уложили в гроб и на санях отвезли в Скару. Эгиль отправился с Астрид, да еще прихватил с собой Рудольфа. Но Гуннхильд нужна в Хюсабю, сказал он.
Перед отъездом Рудольф отслужил мессу. Голос его дрожал, особенно когда он читал «Agnus Dei». На секунду ему даже пришлось остановиться.
Я много времени проводил в церкви. Я не мог молиться за спасение своей души, но умолял Господа простить Астрид.
А Гуннхильд, что делала Гуннхильд? Мне показалось, что она не выпускает меня из вида, но старается делать это незаметно.
Она боялась, что я могу совершить грех смертоубийства.
Ужинали мы вдвоем — Гуннхильд, наверное, хотела дать мне возможность выговориться.
Я поспешил заверить ее, что за мою жизнь не стоит опасаться.
— Я слишком уважаю твой дом, чтобы совершить в нем столь тяжкий грех, — сказал я.
— Если для этого у тебя нет иной причины, то ничто не может удержать тебя на земле.
— Может, ты и права, — ответил я, и наступившее молчание было настолько невыносимо, что я поспешил продолжить беседу:— Королева Астрид не довела свой рассказ до конца. А что случилось с ней после канонизации конунга Олава?
Она внимательно посмотрела на меня:
— А почему ты об этом спрашиваешь?
— Я бы хотел знать.
— У тебя есть силы выслушать ее историю до конца?
— Я думаю, что человек, промокший до нитки, выдержит еще не одну лоханку воды.
— Она жила в стране несколько лет, и с ней все время был Сигват Скальд. Но через некоторое время норвежцам надоело подчиняться королю Кнуту. И они отправили гонцов в Гардарики за Магнусом сыном Олава. Они хотели провозгласить его конунгом Норвегии. Со смерти Олава прошло пять зим.
Когда Магнус с дружиной прибыли в Свитьод, Астрид выступила на тинге на его стороне. И сделала это так хорошо, что конунг Эмунд дал Магнусу большое войско. Сигват сложил об этом вису. Это единственная виса, сложенная в честь женщины. Вместе с Магнусом Астрид поехала в Норвегию. Его провозгласили конунгом, когда мальчику исполнилось одиннадцать зим. Сын короля Кнута Свейн, правивший в Норвегии, уехал обратно в Англию вместе со своей матерью, Альвивой.
— Это очень странно, особенно после сопротивления, оказанного норвежцами конунгу Олаву.
— Конунг Олав уже к возвращению Магнуса стал святым. Кроме того, последние годы были неурожайными, и люди восприняли это как гнев Господень за убийство святого человека. А Свейн с Альвивой были настолько глупы, что облагали бондов все большей и большей данью.
Магнус стал настоящим конунгом, но Астрид так и не дождалась от него благодарности. К Магнусу приехала Альвхильд, его мать, и потребовала называть себя «королевой-матерью». Она хотела стать первой среди женщин при дворе конунга Магнуса.
Говорят, что Астрид с Альвхильд настолько не выносили друг друга, что не могли быть вместе в одном доме.
Альвхильд сделала все, чтобы оболгать Астрид в глазах конунга, и Магнус ей поверил.
А Астрид не хотела сидеть в палатах ниже женщины, которая была у нее в услужении. И чтобы не ссориться с ней, она стала жить в отдельном доме, как во времена конунга Олава.
Сигват пытался образумить Альвхильд:
Астрид уступи ты
Место по заслугам, Альвхильд!
Милости судьбы
В Божьей только воле.
Астрид оставалась в Норвегии до свадьбы Ульвхильд. И как только ее дочь отдали замуж за Ордульва, старшего сына саксонского герцога, Астрид стала часто уезжать в Швецию. Брак Ульвхильд устроил архиепископ Бременский и Гамбургский, и его поддержал конунг Магнус, но сама Астрид не хотела, чтобы дочь уезжала так далеко. Однако Магнус не прислушался к ее мольбам.
После смерти конунга Магнуса тринадцать зим назад Астрид переехала насовсем в Швецию.
— Я понял, что Эгиль Эмундссон любил Астрид.
— Но на расстоянии. Ведь он был женат.
— Я заметил, что жена несколько раз присылала гонца за Эгилем, пока он был здесь. Но он не поехал домой. Сказал, что от такой болезни еще никто не умирал.
— Она знала о его любви к Астрид. И Эгиль считал, что она была больна от ревности.
— Если они были так дружны все это время, то неудивительно, что жена Эгиля его ревновала.
Во время нашей беседы в палаты принесли пиво. Гуннхильд передала мне чашу.
Я огляделся. В палатах было непривычно тихо и спокойно, лишь по стенам плясали причудливые тени. Я посмотрел на трон, на котором умерла Астрид. Пусто.
Простыни сожгли сегодня утром. Таков был обычай.
Я перекрестился и заметил, что Гуннхильд наблюдает за мной.
— Меня мучает не смерть Астрид, — сказал я. — Дни ее были сочтены. И она успела рассказать почти все, что хотела. Меня мучает то, что она умерла без отпущения грехов в муках совести.
— Это больше вина Рудольфа, чем твоя. Ему не следовало так долго ждать. Но он тут же подскочил к Астрид, как только ей стало плохо, и быстро произнес последнюю молитву и отпущение грехов, когда, мне кажется, она была еще жива.
— Она умерла почти мгновенно.
— Как бы там ни было, тебе не стоит мучить себя. Мне думается, твои слова были правдой, хотя и не стоило говорить их в тот момент. И ты очень устал, Ниал, ведь ты работал почти двое суток без сна. Кроме того, кто может всегда сдерживать себя?
— Спасибо, — только и ответил я.
— Если бы ты только позволил помочь тебе, Ниал! Мне бы очень этого хотелось. Мне кажется, я понимаю твою боль и горечь.
От звука ее голоса я сжался, так много было в нем участия и теплоты.
Я вновь оказался в пучине страданий и боли. Меня захлестывали волны стыда, унижений, растерянности, вины и телесных мук. Я задыхался.
И тут меня обняла теплая рука.
Издалека до меня донесся голос, который звучал сначала едва слышно, а потом все громче и громче.
— Ниал! Ниал! Ниал!
— Да, — ответил я.
— Давай поговорим — как мы говорили раньше.
Гуннхильд прижалась ко мне.
Ее присутствие давало мне надежду выжить. Выжить в стране смерти.
Я сидел по-прежнему с закрытыми глазами, не хотел видеть действительность, не хотел ничего замечать, но я обнял Гуннхильд и стал гладить ее лицо. Я хотел ее как женщину, и она была готова отдаться мне.
Но тут я закричал:
— Нет!
Она с огорчением вздохнула, когда я отпрянул от нее.
И то, что чуть было не произошло, заставило меня вернуться к жизни.
— Я принес слишком много горя близким мне людям. И мне бы не хотелось причинять боль тебе.
— О какой боли ты говоришь?
— Три раза я убивал против своей воли. Я несу людям смерть. Ты хочешь умереть?
— Три раза против своей воли. Тогда ты убивал и по собственной воле. В сражении?
Я с удивлением посмотрел на Гуннхильд:
