Александр Дюма - Сорок пять
Тогда он припомнил слова, сказанные им Эрнотону. Если он не пожелал ни минуты ждать своего спутника на Сент-Антуанской улице, можно ли рассчитывать, что тот станет ожидать его два часа на дороге?
При этой мысли Сент-Малин перешел от гнева к беспросветному отчаянию, особенно когда увидел, что Эрнотон молча пришпорил коня и помчался наискось по какой-то дороге, видимо кратчайшей.
У людей, по-настоящему вспыльчивых, кульминация гнева похожа на безумие.
Одни принимаются бредить.
Другие доходят до полного физического и умственного изнеможения.
Сент-Малин машинально вытащил кинжал: у него мелькнула мысль вонзить его себе в грудь по самую рукоятку.
Никто, даже он сам, не мог бы сказать, как невыносимо страдал он в эту минуту.
Он поднялся по береговому откосу, руками и коленями упираясь в землю, и в полной растерянности устремил взгляд на дорогу: на ней никого не было.
В возбужденном мозгу Сент-Малина мысли одна другой мрачнее сменяли друг друга, но тут до его слуха донесся конский топот, и он увидел всадника.
Всадник — это был Карменж — вел под уздцы вторую лошадь. Оказывается, он поскакал наперерез коню Сент-Малина и перехватил его на узкой дороге.
Когда Сент-Малин увидел это, сердце его наполнилось радостью: он ощутил прилив добрых чувств, взор смягчился, но на лицо тотчас же набежала тень — он понял все превосходство Эрнотона, ибо признал в глубине души, что, будь он на месте своего спутника, ему и в голову не пришло бы поступить таким образом.
Благородство этого поступка сразило Сент-Малина; он взвешивал его, оценивал и невыразимо страдал.
Он пробормотал слова благодарности, на которые Эрнотон не обратил внимания, яростно схватил поводья и, несмотря на боль во всем теле, вскочил в седло.
Эрнотон не произнес ни одного слова и шагом поехал вперед, трепля по гриве коня.
Сент-Малин был искусным наездником. Приключившаяся с ним беда объяснялась чистой случайностью. После короткой борьбы он заставил коня подчиниться и перейти в рысь.
Дорога показалась Сент-Малину бесконечной.
Около половины третьего всадники заметили человека, за которым бежал пес. Путник отличался высоким ростом, на боку у него висела шпага. Но это не был Шико, несмотря на длинные руки и ноги.
Сент-Малин увидел, что Эрнотон проехал мимо, не обратив на встречного ни малейшего внимания.
В уме гасконца злобной молнией сверкнула мысль, что он может уличить Эрнотона в нерадении, и он подъехал к незнакомцу:
— Путник, — обратился он к нему, — вы никого не ждете?
Тот окинул взглядом Сент-Малина: надо признаться, вид у всадника был не очень-то располагающий.
Лицо, искаженное недавним приступом ярости, непросохшая одежда, следы крови на щеках, густые нахмуренные брови, дрожащая рука, протянутая скорее угрожающе, чем вопросительно, — все это показалось пешеходу довольно зловещим.
— Если я и жду кого-нибудь, то уж наверное не вас, — ответил он.
— Вы не очень-то вежливы, милейший! — сказал Сент-Малин, злясь при мысли, что ошибся и тем самым усугубил торжество соперника.
При этом он поднял хлыст, чтобы стегнуть путника. Но тот опередил Сент-Малина и ударил его палкой по плечу, потом свистнул своему псу, который вцепился в ногу коню и в бедро всаднику. Лошадь, разъярясь от боли, снова понесла, но на этот раз всадник удержался в седле. Так проскочил он мимо Эрнотона, который, взглянув на потерпевшего, даже не улыбнулся.
Наконец Сент-Малину удалось успокоить лошадь, и, когда с ним поравнялся господин де Карменж, он сказал, превозмогая свою уязвленную гордость:
— Похоже, что у меня сегодня несчастный день. А ведь незнакомец очень походил по описанию на того, с кем мы должны встретиться.
Эрнотон хранил молчание.
— Я с вами говорю, сударь! — сказал Сент-Малин, выведенный из себя этим молчанием, которое он с полным основанием считал знаком презрения. — Вы что, не слышите?
— У человека, которого описал нам его величество, нет ни палки, ни собаки.
— Это верно, — ответил Сент-Малин. — Поразмысли я лучше, у меня было бы одной ссадиной меньше на плече и двумя укусами — на бедре. Как видно, хорошо быть благоразумным и спокойным.
Эрнотон не ответил. Он поднялся на стременах и приставил руку к глазам, чтобы лучше видеть.
— Вон там стоит и поджидает нас тот, кого мы ищем, — сказал он.
— Черт возьми, сударь, — глухо вымолвил Сент-Малин, завидуя новому успеху своего спутника, — и зоркие же у вас глаза! Я едва различаю какую-то черную точку.
Эрнотон продолжал молча ехать вперед. Вскоре и Сент-Малин увидел человека и узнал его, описанного королем. Опять им овладело дурное чувство, и он пришпорил коня, чтобы подъехать первым.
Эрнотон этого ждал. Он взглянул на него безо всякой угрозы и даже как бы непреднамеренно. Этот взгляд заставил Сент-Малина сдержаться, и он перевел коня на шаг.
XXX. Сент-Малин
Эрнотон не ошибся: указанный им человек был действительно Шико.
Он тоже обладал отличным зрением и слухом и потому издалека увидел и услышал приближение всадников.
Он предполагал, что они ищут именно его, и потому остановился.
Когда у него не осталось на этот счет никаких сомнений, он без всякой аффектации положил руку на рукоять своей длинной шпаги, словно желая придать себе благородную осанку.
Эрнотон и Сент-Малин переглянулись, не произнеся ни слова.
— Говорите, сударь, если вам угодно, — сказал с поклоном Эрнотон своему противнику.
В самом деле, при данных обстоятельствах слово «противник» было гораздо уместнее, чем «спутник».
У Сент-Малина перехватило дыхание: любезность эта была столь неожиданной, что вместо ответа он только опустил голову.
Тогда заговорил Эрнотон.
— Милостивый государь, — обратился он к Шико, — мы с этим господином — ваши покорные слуги.
Шико поклонился с любезной улыбкой.
— Не будет ли нескромным с нашей стороны, — продолжал молодой человек, — спросить ваше имя?
— Меня зовут Тень, сударь, — ответил Шико.
— Вы что-нибудь ждете?
— Да, сударь.
— Не будете ли вы так добры сказать, что именно?
— Я жду письма.
— Вы понимаете, чем вызвано наше любопытство, отнюдь для вас не оскорбительное?
Шико снова поклонился, причем улыбка его стала еще любезнее.
— Откуда вы ждете письма? — продолжал Эрнотон.
— Из Лувра.
— Какая на нем печать?
— Королевская.
Эрнотон сунул руку за пазуху.
— Вы, наверное, узнали бы это письмо? — спросил он.
