Дмитрий Могилевцев - Люди золота
Под ярким полуденным небом из гавани ал-Мерии вышли семь кораблей. Мягкий ветер погнал их на запад. Они прошли вдоль берега до Великого пролива, мимо Джебел-ал-Тарик и древней Танджи на южном берегу и вышли в огромный, холодный, бескрайний океан, уходящий от земли в вечность. Там два корабля – самых старых и маленьких, низких, со смешными звериными мордами на штевнях, – повернули на север. Остальные – большие и новые, остроносые, с яркими флажками, с треугольными полосатыми парусами и башенками для стрелков, – пошли на юг и скрылись в искристой прибрежной дымке. Ни один из них больше не вернулся к берегам ал-Андалуса. После того как купец Нумайр ал-Хатиб, обезумев, отдал свои корабли полунощным дикарям и сам отплыл вместе с ними, дела почтенного ибн Изари пошли в гору. Он стал самым богатым в ал-Мерии, прибрав к рукам всю торговлю ртутью, лошадьми и парчой. Через полгода он стал казначеем. А ещё через три месяца мувахиддины, возмутившись нравами и кознями правителя ал-Мерии, пытавшегося у них за спиной торговаться с кастильцами, осадили ал-Мерию и, после недельной осады захватив её, перебили всю знать, усадив головами зубцы крепостной стены. Вместе с сотниками и факихами стену над воротами украсила и голова почтенного ибн Изари.
9. Река золота
К берегу приставали всего лишь трижды, а воду нашли единожды. Сперва повернули далеко на запад, в океан, опасаясь, что береговая стража мувахиддинов заметит и вышлет погоню. Напрасное беспокойство. При мувахиддинах морская торговля захирела и на внутреннем море, а уж в океан не плавал вообще никто – разве только между прибрежными деревнями шмыгали утлые лодчонки, да рыбаки, жадные до улова, могли забрести дальше обычного. Но Инги не сожалел об осторожности и не боялся заблудиться в океане. Непрестанный ветер гнал прочь, на полдень, указывал путь вернее, чем магнитный камень и звёзды. Влево от ветра – и, рано или поздно, уткнёшься в берег.
Но на берег этот не хотелось ступать. Смерть поселилась на нём, дни и дни взгляд утыкался в одну и ту же гряду прибрежных утёсов, рыже-серую, мёртвую. Ни клочка зелени не виделось близ неё, а за ней угадывалось бескрайнее плоскогорье, сухое, убитое солнцем. Причалив первый раз там, где залив показался устьем реки, нашли лишь мелкое сухое ущелье, заваленное крошеным камнем. Инги поднялся вдоль него, чтобы посмотреть на восток. Ветер хлестнул в лицо солёной пылью. Щебень, грубый песок, колючки среди камней. Вытертые, низкие холмы до горизонта – а там едва различимая в жарком мареве бледно-жёлтая полоса. Конец мира. Море песка, мёртвая, пустая земля, давящая на рассудок и сердце. Место тех, кому некуда идти, кого никто не принял ни в нижнем мире, ни в человеческом. Место ненависти и голодной злобы. Инги показалось: он видит призрачные, стеклистые фигуры, безглазые лица, жадные руки, шарящие в пыли.
Возвратившись, приказал немедля отплывать. Никто не возразил. Половина команд вообще не решилась ступить на берег, а сошедшие толпились у кромки воды, озираясь пугливо.
Второй раз причалили после того, как северный ветер изрыгнул ураган. Только что висело над головой привычное солнце, выжимая пот, и вдруг – вздыбились пенно горы воды, завыло, загрохотало, небо стало угольным мешком, повисшим над самыми мачтами. На трёх кораблях их снесло в мгновение ока. На остальных разодрало в клочки паруса. На самом большом корабле, тяжёлой шини, годной и для боя, и для купеческого промысла, сорвало носовую площадку, сбросив в море полдюжины человек. Выловили лишь одного, уцепившегося за обрывок каната.
Ураган пролетел криком, за считанные минуты, умчался на юг чёрной корявой тенью – но оставил свинцовую темень в душах и рассудках. К берегу добирались на вёслах, волоча обломки снастей, выбиваясь из сил, стараясь выгрести против течения и ветра. На берегу – полосе мёртвого щебня под утёсами – вспыхнул бунт. Люди боялись моря, а ещё больше боялись берега – песок пустыни подступал к самой воде, и волны, набегая на блёклое золото дюн, неприметно переходили в них. Солёная вода и солёный песок – ни опоры ногам, ни утоления жажды иссохшегося горла. А когда луна позвала воду, оказалось, что до моря – два полёта стрелы. Ополоумевший Исхак, чёрный раб, сбежавший от хаджиба Малаги, закричал, что пустыня поймала корабли, как птиц. И тут же кто-то нашёл в песке птичий скелет, вызолоченный пылью.
Люди сбились в кучки. Христиане, мусульмане, бывшие рабы, моряки из ал-Мерии – все порознь. Замелькали ножи. Тех, кто пришёл вместе с Инги от берегов Трондхайма, осталось меньше двух дюжин, и лишь трое взяли с собой на берег мечи. А стража из кастильцев, выставленная на берегу непонятно зачем, была при доспехах, с копьями и луками. Ополоумевший Исхак продолжал кричать: плывём в никуда, в гибель, ветер всегда с севера! Назад вернуться нельзя. Кто поплывёт назад на вёслах, умрёт от жажды и голода – а на берегу только пыль. Нет, нужно плыть назад, пока ещё не поздно! Убить колдунов, приплывших с полночи, задобрить их кровью здешних духов и возвращаться.
Но в безумии Исхак не забыл про осторожность. Не выскочил кричать перед всеми, спрятался за спинами. Если б хотя бы копьё под рукой… Инги перекинул меч в левую руку, правой вытянул из-за голенища нож, покачал на ладони. Слишком далеко. Сразу безумца не убить. А если начнётся свалка, дальше плыть будет некому. Зря всё-таки пристали в первый раз. Тогда духи мёртвой земли почуяли их, узнали запах крови. И вот пришли, запустили прозрачные пальцы в рассудки.
– Пробиваемся к меньшему кораблю, – сказал Инги вполголоса. – Держаться вместе, даже если начнут метать стрелы. Когда скажу – бегом. Ну, раз, два…
Но Инги не успел договорить. Исхак вдруг умолк. Только тогда и стало понятно, как громко он кричал. Уши будто занавесило ватной пеленой, а когда расползлась она, проник в слух другой голос – и от него мёртвым льдом продрало вдоль хребтов. Тонкий, надрывный, нечеловеческий плач, присвист задушенной пылью глотки. Вроде и слабый – но навалившийся неподъёмным, цепенящим ужасом, скребущий душу. Над барханами взметнулась пыль, свихрилась в зыбкие, ломкие тела, опадавшие, рассыпающиеся – но через миг встающие снова.
– К кораблям! – закричал Инги во всю мочь. – Быстрее к кораблям! Прячьтесь от ветра! И молитесь, люди, молитесь своим богам! Все молитесь, все!
Море исчезло. Исчезли небо и камни. Остались лишь люди, укрытые тряпьём и досками корабельных бортов, прижимающие руки к лицам. Ветер стонал, выл, причитал, хохотал визгливо, и руки призраков, напитавшись силой и пылью, лезли в ноздри, в глотки, в глаза. Глушили слова, не давая им покинуть губы.
– Молитесь! – уже не кричал, шептал Инги, а перед глазами из пыли вылеплялись дикие, уродливые лица недолюдей, острозубых перевёртышей, жадных, хищных.
