Александр Дюма - Сальтеадор
— Твой отец подал тебе хоть какую-нибудь надежду, дитя мое?
— Нет.
— Верь своему отцу, бедная девочка.
И она разрыдалась.
— Но, по-моему, сеньора, — настаивала донья Флор, — после стольких лет супружества вы можете попросить дона Руиса об этой милости?..
— Он откажет мне.
— Но ведь отец всегда остается отцом, сеньора.
— Да, отец… — промолвила Мерседес.
И она закрыла лицо руками.
— И все же попытайтесь, сеньора, умоляю вас.
Мерседес раздумывала недолго.
— Пожалуй, верно, ведь это не только мое право, это мой долг, — проговорила она и обратилась к оруженосцу: — Висенте, где ваш господин?
— Он заперся у себя в комнате, сеньора.
— Вот видите, — сказала Мерседес, словно хватаясь за этот предлог.
— Попросите его ласковым голосом открыть дверь, сеньора, и он откроет, — повторяла донья Флор.
Мерседес попробовала подняться, но снова упала в кресло.
— У меня нет сил, вы же видите, — жалобно произнесла она.
— Я вам помогу, сеньора, — предложила девушка и, обняв ее, подняла с силой, неожиданной для такого хрупкого создания.
Мерседес вздохнула и пошла вместе с доньей Флор.
Минут через пять безутешные мать и любящая девушка постучали в дверь дона Руису.
— Кто там? — произнес он угрюмо.
— Я, — отвечала донья Мерседес едва слышно.
— Кто это?
— Его мать!
Из комнаты донесся стон, потом шум шагов — кто-то приближался, медленно, тяжело ступая, и вот дверь отворилась.
Появился дон Руис, взгляд его блуждал, борода и волосы были всклокочены.
Казалось, за полчаса он постарел на десять лет.
— Вы тут? — спросил он; заметив донью Флор, он продолжал: — Да вы не одна. Я бы удивился, если бы вы отважились прийти одна.
— Ради спасения сына я бы на все отважилась, — отвечала Мерседес.
— Входите же, но одна.
— Дон Руис, — тихо попросила донья Флор, — не позволите ли вы дочери вашего друга присоединить свою просьбу к просьбе матери?
— Если донья Мерседес согласна в вашем присутствии говорить со мной и что-то сообщить мне, тогда входите.
— О нет, нет, я войду одна или уйду прочь! — крикнула Мерседес.
— Что ж, идите без меня, сеньора, — согласилась донья Флор, подчиняясь воле несчастной матери и отступая перед доном Руисом, повелительным жестом остановившим ее.
Дверь закрылась за Мерседес.
Донья Флор застыла на месте, пораженная всем, что видела; перед ней словно начинала раскрываться какая-то тайная драма, но действие, которое перед ней развертывалось, было ей непонятно.
Могло показаться, будто она подслушивает, но она ничего не слышала: все заглушало биение ее сердца.
И однако ей чудился то умоляющий, робкий голос Мерседес, то мрачный, угрожающий голос дона Руиса.
Вдруг она услышала странный шум; похоже было, что на пол упало что-то тяжелое.
Она подумала, что это могла упасть донья Мерседес, потеряв сознание.
Донья Флор бросилась к двери и распахнула ее; действительно, донья Мерседес лежала, вытянувшись во весь рост, на полу.
Девушка подбежала, попыталась приподнять несчастную, но дон Руис зна́ком остановил донью Флор. Было ясно, что Мерседес упала, подкошенная волнением, которого не смогла перенести.
Дон Руис стоял в десяти шагах от Мерседес, и если бы она упала по его вине, он бы не успел отойти на такое расстояние.
С выражением, не лишенным нежности, он посмотрел на нее, затем поднял, перенес из комнаты в прихожую и положил на кушетку.
— Бедная женщина, бедная мать, — пробормотал он.
Потом он вернулся в комнату и снова заперся, не сказав ни слова молодой девушке, будто ее и не было.
Немного погодя Мерседес открыла глаза, собралась с мыслями, пытаясь понять, что с ней, где она находится, припоминая, как она очутилась здесь, затем встала, качая головой.
— Я так и знала, так и знала! — шептала она.
Мерседес вернулась к себе в комнату в сопровождении молодой девушки и упала в кресло.
В эту минуту дон Иньиго крикнул из-за двери — переступить порог он не решился:
— Дочь моя, пора, нам нельзя здесь оставаться.
— Да, да, — поспешно сказала Мерседес, — ступайте!
Девушка опустилась на колени.
— Сеньора, благословите меня, я постараюсь добиться того, чего не удалось добиться вам.
Мерседес протянула руки к донье Флор, коснулась губами ее лба и произнесла слабым голосом:
— Да благословит тебя Бог, как благословляю я.
Девушка поднялась, вышла неверной походкой и, опираясь на руку отца, вместе с ним покинула дом.
Но, сделав несколько шагов по улице, она остановилась и спросила:
— Куда мы идем, отец?
— В покои, которые король велел отвести для нас в Альгамбре и которым я предпочел гостеприимство в доме дона Руиса.
— Что ж, отец, пусть будет по-вашему, но позвольте мне по дороге зайти в монастырь Пресвятой Девы.
— Пожалуй, зайди, — отвечал дон Иньиго, — это наша последняя надежда.
Пять минут спустя они подошли к монастырю, послушница впустила донью Флор, а дон Иньиго прислонился к стене и стал ее ждать.
XXVIII
ВЕПРЬ В СХВАТКЕ С ПСАМИ
Дон Иньиго простоял так несколько минут и вдруг заметил, что к городским воротам сбегаются люди.
Сначала он следил за толпой рассеянным взглядом человека, занятого более важными раздумьями; затем он внимательнее пригляделся к шумной ватаге и спросил, что означает вся эта суматоха.
И тут он узнал, что некий идальго, о поимке которого был оглашен указ, не сдался страже, а убежал и скрылся в башне Вела, где яростно защищается от нападающих.
Первое, что должно было прийти в голову дону Иньиго (и оно действительно пришло), была мысль о том, что этот идальго — дон Фернандо. Не теряя ни минуты, верховный судья бросился к башне.
Чем выше поднималась толпа к Альгамбре, тем она становилась все многолюднее и шумнее. Наконец дон Иньиго вышел на площадь Лос-Альхибес.
Там-то и происходило главное: точно взбаламученное, разбушевавшееся море, народ осаждал башню Вела.
Порою люди расступались и пропускали раненого, зажимавшего рану рукою, а то выносили и убитого.
Верховный судья навел справки, и вот что он узнал.
Беглеца с криками преследовали пять-шесть молодых дворян; изнемогая, он укрылся в башне и стал ждать преследователей.
И тут завязалась ожесточенная борьба не на жизнь, а на смерть. Быть может, он справился бы с пятью-шестью противниками, но на крики преследователей, звон шпаг, угрозы осаждающих поспешили солдаты дворцовой стражи и, узнав, что это и есть тот идальго, кого повелел арестовать сам король, присоединились к нападающим.
